Около семи часов вдалеке показался Таурогген. Видневшиеся трубы да галька на дороге – вот все, что, казалось, осталось от города. Слева от нас, прямо перед въездом в город, я увидел огромный лагерь и, подъехав ближе, понял, что это русские пленные. Люди, находившиеся там, выглядели уставшими и потерянными. Я покачал головой, начиная смиряться с мыслью, что это реальная война. Если Германия и делала какие-то ошибки, то одной из них было то, что в данный момент мы оказались на этой дороге. Но ситуация складывалась в нашу пользу, и я благодарил Бога за то, что фортуна улыбалась нам. Мне не приходило в голову, что карты могут лечь по-другому и мы окажемся на их месте.

Мы въехали в город и выехали на улицу, куда заранее посланный водитель направил нас. Вилли толкнул меня в бок:

– Помнишь эту улицу?

Я кивнул. Как бы мне этого ни хотелось, я помнил эту улицу превосходно. Улица Витауто являлась не тем местом, которое можно так просто выбросить из головы. Мы въехали на рыночную площадь, и, остановив машину и выглянув из окна, я спросил у сопровождавшего:

– Здесь мы остановимся на ночь?

– Так точно, капитан.

Я велел Вилли выбрать деревья, под которыми можно будет расположить технику таким образом, чтобы она была закамуфлирована. Я знал, что должен доложить о нашем прибытии, но чувствовал, что пока еще полно времени. Во-первых, я убедился в безопасности нашего расположения и велел своему водителю встать под широким деревом. Затем я пошел проверить обстановку в отрядах. Выпитое вино опять пробудило во мне аппетит, и, так как подошло время ужина и у повара уже все было готово, я решил сначала поесть, а потом отрапортовать о прибытии подразделения.

Получив на кухне свою порцию, я пошел и сел среди ребят. Как обычно, мы болтали и смеялись, рассказывая веселые байки, так что война забылась, словно и не начиналась. В болтовне время летело незаметно, и едва я закончил рассказывать какую-то смешную историю, как перед нами остановилась военная машина. Разговор прервался, и мы, подняв головы, устремили на нее свои взгляды. Три человека, одетые во все черное, вышли из «фольксвагена». На воротничках их формы были четко выгравированы черепа, но не было двух линий в виде молний, означавших принадлежность к войскам лейбштандарта СС Адольфа Гитлера, поэтому я не знал, откуда они. Вид их формы озадачил меня, но определить их звания не составляло труда. У первого из них, высокого брюнета, было лицо самого настоящего убийцы. Если бы он встретился мне в обычной жизни, то наверняка мне бы не о чем было с ним говорить. Двое других были старше по возрасту, но младше по званию. Подъехавшие какое-то время молча обсматривали нас, как бы меряя взглядом, а затем военный, похожий на убийцу, рявкнул:

– Где ваш командир?

Я все еще продолжал сидеть с набитым свининой ртом, держа в руках тарелку с моей любимой картошкой. Все молчали. Он переспросил, начиная свирепеть. Закончив жевать и проглотив последний кусок, я ответил спокойным голосом:

– Я командир этого отряда.

Он изумленно взглянул на меня, но, тут же собравшись, опять закричал:

– Я гауптштурмфюрер СД. Встать, когда разговариваете со мной!

Не особо торопясь, я небрежно поднялся на ноги и отдал честь:

– Капитан, командир 115-го прусского подразделения военно-морских сил.

– Недоучки! – разъяренно закричал он. – Вы никого не уважаете. Вам, похоже, кажется, будто война – забава, но я вам скажу, что это совсем не так.

Хотя я старался держаться спокойно, стоя с ничего не выражающим лицом, все же внутри себя чувствовал нарастающее раздражение.

Идиот, подумал я про себя. Что ты знаешь о войне? Готов поспорить, ты даже слышать не слышал, как свистят пули.

И тут я заметил, как меняется его лицо, когда он увидел кресты на груди у меня, а потом и у других ребят. Железные кресты 1-го и 2-го класса. Он прекрасно знал, что эти кресты не дают просто так. В то время даже во Франции и Польше можно было по пальцам пересчитать ордена и медали, полученные в награду от германской армии. В основном званиями и орденами награждали посмертно. Его лицо сделалось красным, а свинячьи глазки забегали, метая торопливые взгляды с одной медали на другую. Теперь он уже не выглядел таким бравым, а все больше смотрел вниз. Я чувствовал ликование, понимая, что до него дошло, на кого он раскрыл рот, и думаю, он еще не скоро забыл об этом случае.

Когда он поднял голову, оторвав взгляд от земли, то выражение его лица сменилось на доброжелательное, и теперь он не знал, что говорить, словно от волнения прикусил язык. Тихо и очень вежливо он попросил нас с Вилли проехать с ними в штаб. Я подозвал своего шофера, и мы, впрыгнув в машину, последовали за ними. Мы подъехали к, наверное, чуть ли не единственному зданию, оставшемуся целым и невредимым в городе. Оно находилось на улице Витауто, недалеко от рынка. Трехэтажное здание было построено из серого кирпича. Дома, некогда стоявшие напротив, были полностью стерты с лица земли. Один из штабов Коммунистической партии теперь, по иронии судьбы, принадлежал СД.

Внутри здания, в каждом его уголке, чувствовалась напряженная атмосфера; всюду витал дух смерти. В тот момент я совсем мало знал об этих людях, для меня они были лишь военными, просто выполняющими свой долг. Но это совсем не означало, что я оправдываю его поведение. Я пристально вгляделся в лица, окружавшие меня, но ни в одном из них я не заметил и тени сходства с немцами. Большинство из них скорее походили на итальянцев, а вообще, все они явно были иностранцы. Я напряг мозги, пытаясь представить, из какой части Германии могли бы они приехать, но, как ни старался, все равно ничего не приходило на ум. Их холодные бегающие глаза говорили о том, что эти люди не могут быть хорошими.

Мы вошли в кабинет «убийцы» и присели. Я обратился к нему:

– Гауптштурмфюрер, хотя мы пока имеем не слишком большой стаж в армии, я могу уверить вас, что, как и несколько лет назад, я не уважаю офицеров, которые позволяют себе разговаривать с командиром отряда подобным образом, как это делали вы.

Он даже не предпринял попытки перебить меня. Единственной вещью, в которой я не сомневался, было то, что он не имеет отношения к армии, и поэтому я чувствовал, что могу позволить себе говорить с ним таким тоном.

– Даже если бы мои люди никогда не участвовали в настоящих боевых действиях и не погибали за Родину, ни один из них не заслуживает того, чтобы с ним обращались как с собакой.

Он осторожно перебил меня:

– Я сам еще, можно сказать, новичок в этом деле. Когда увидел вас, меня смутило то, что вы выглядите как самые настоящие мальчишки, и поэтому я сделал поспешные выводы. Но вы должны понять, я не мог признать свою вину в присутствии моих людей. Но сейчас, я надеюсь, вы примете мои извинения.

Я даже не удосужился ответить. Меня вполне устраивало то, что он так и не понял, кем мы являемся на самом деле, и потому я мог оставаться самим собой. Я продолжал держаться строго и потребовал его ответить, для чего мы здесь. Ему явно полегчало от принесенных извинений, и он быстро ответил: