— Родители Павла Земскова живы. Я скину вам адрес.

Елена взглянула на полученное сообщение и скомандовала:

— Марат, здесь сворачиваемся. Ответы на вопросы будем искать в другом месте.

Она вынула из рамки армейскую фотографию Булатникова и Земскова. На обороте было написано: «Леха Булат и Паша Зема — братья навсегда». Петелина забрала фотокарточку и направилась к выходу.

Лейтенант Логинов перехватил следователя:

— А для нас поручение будет?

— Особое. — Петелина решила не упускать малейшей возможности докопаться до истины: — Пройдитесь по ближайшим аптекам и выясните, где и по чьему рецепту продан данный психотропный препарат.

Следователь показала упаковку, найденную в мусорном ведре. На лице лейтенанта промелькнуло разочарование. Он ожидал рискованное задание, где можно проявить отвагу. Логинов без энтузиазма сфотографировали упаковку.

Опытный следователь поняла настроение сыщика и добавила остроты рядовому поручению:

— Егор, мы ищем опасного убийцу. За ним десятки трупов и взрыв гранаты на свадьбе. Возможно, это Булатников, а может его друг. Одно ясно, преступник мастерски владеет ножом и разбирается в оружии. Продолжайте следить за квартирой. Если что-то узнаете, сразу звоните мне. Вот мой личный телефон.

Следователь протянула визитку. Жест сработал, молодой оперативник зарделся от доверия известного сыщика.

Группа Петелиной уехала на встречу с родителями Павла Земскова.

Панельная пятиэтажка в Люберцах выделялась белыми межпанельными швами, видимо, старый дом дождался капремонта. Стена просматривалась выше четвертого этажа, а ниже дом заслоняла листва деревьев, когда-то посаженных первыми жильцами. Супруги Земсковы были старше и дома, и деревьев, но выглядели бодро — отсутствие лифта и мусоропровода поддерживало их физическую форму.

Валентин Петрович Земсков, худой пенсионер в линялой рубашке с седой щетиной и подвижным кадыком на сморщенной шее, приободрился, услышав по какому вопросу к нему заглянула следователь.

— Наш Паша герой! Ушел служить рядовым, стал сержантом. У него медаль «За отвагу» и орден. Мать, покажи.

Валентина Матвеевна, полная хозяйственная женщина появилась из кухни в домашнем халате, протерла руки кухонным полотенцем и достала лакированную шкатулку из шкафа.

— Тут Пашины письма из армии и медальки. Что мне с них. Сына не вернешь.

Елена с уважением подержала награды и спросила:

— Когда Павел погиб?

— В последний месяц войны. Прикрывал вывод наших войск, — первым ответил Валентин Петрович.

— В начале 1989-го? — уточнила Петелина.

— Хоронили в марте в закрытом цинковом ящике, — откликнулась женщина.

— Значит, вы не опознавали сына?

— Нас привезли сразу на кладбище. Там было уже подготовлено, — вспоминала Валентина Матвеевна. — Была оттепель, а меня колотил озноб.

Валентин Петрович не без гордости добавил:

— Военком сказал речь. Был салют. Три залпа из автоматов!

— А зачем вам это? Столько лет прошло, — бесцветным голосом спросила женщина.

— Мы ищем его друга-сослуживца Алексея Булатникова. — Петелина показала принесенную фотографию. — Узнаете его?

Отец приблизил снимок, рассмотрел и уверенно кивнул:

— Да, он заходил к нам где-то через полгода после похорон Паши. Рассказал, как сын погиб.

— Как это произошло?

— Их группа прикрывала дорогу в опасном месте. Душманы накрыли наших минометами и пошли в атаку, чтобы добить ребят. Паша был ранен пулей в живот и в колено осколком мины. Двигаться не мог. Друг его затащил в укрытие, перевязал, но, когда пришли наши, Паша умер.

— Ранение в колено? — насторожилась следователь. Уж больно часто упоминали хромоту в последнее время. — Про колено вы точно помните?

— Паша наш единственный сын, — грустно сказал Валентин Петрович и опустил взгляд на свои ноги: — У меня самого колено пошаливает.

— В какое колено попал осколок?

— Какая теперь разница.

Петелина поняла, что старик не знает, забрала снимок и спросила о Булатникове:

— Алексея Булатникова вы с тех пор видели?

— Нет, он больше не заходил. Пообещал, что нам будут помогать ветераны Афганистана.

Валентина Матвеевна пояснила:

— Мы находили конверты с деньгами в почтовом ящике. Лет десять так было, а потом прекратилось.

— Тогда сложное время было, а теперь у нас пенсия нормальная. Доживем! — бодрился пенсионер.

— С Булатниковым ваш сын познакомился в Афганистане. А до армии у Павла близкие друзья были?

— Школьные приятели, — ответил отец.

— Разве это друзья, — усомнилась мать. — За годы службы о Паше все забыли. На похороны только Валерия Лебедева пришла. Она и в армию его провожала.

— У нас фотография с того дня осталась. — Валентин Петрович порылся в шкатулке и показал: — Вот Паша и Лера вместе. Хорошая была бы пара.

Елена рассмотрела девушку. Среднего роста, стройная, в очках, длинные русые волосы. Одета по моде тех лет: широкие в бедрах брюки, жакет с подплечиками, в ушах что-то яркое, а на груди длинная нитка крупных бус.

— Где Валерия Лебедева теперь?

— Мы не знаем. После похорон Леру не видели.

— Попробую ее найти. Можно, я пересниму фотографию на телефон? — попросила следователь.

Пока она пыталась сделать четкую копию, Валентин Петрович развернул верхнее письмо из шкатулки и прокомментировал:

— Последнее письмо от Паши пришло уже после похоронки. Он пишет про песни группы Любэ. Они тогда только начали выступать, про Люберцы пели. Паше понравилось, он даже слова записал. Вот: мы будем жить теперь по-новому!

— Лучше бы по-старому, с сыном! — с укором сказала мать и вышла, пряча слезы.

Валентин Петрович проводил жену грустным взглядом и тяжело вздохнул:

— Разбередили вы нас. Я иногда представляю, какой бы сейчас был Паша. — Он посмотрел на следователя и спросил: — Вы к нам из-за Булатникова? Что с ним не так?

«Если бы только с ним», — подумала следователь. Однако объяснять, что их давно похороненный сын возможно жив, она не решилась.

— Пока многое не ясно, — сказала она вслух и это было сущей правдой. — Мне пора.

Хозяин проводил следователя к двери. Петелина обратила внимание, что в доме много старых вещей — радиола, виниловые пластинки, магнитофон с кассетами. Земсков шел сзади, и в зеркале в прихожей Елена увидела, что он хромает.

Закрывая дверь, старик с отстраненным взглядом бормотал под нос, словно обещал кому-то: «мы будем жить теперь по-новому, мы будем жить…»