* * *

Жильбер ушёл из дома ещё на рассвете, и в сердце Адриенны поселилась тревога. Клуб кордельеров планировал мирную демонстрацию на площади, образовавшейся на месте Бастилии, Парижская коммуна запретила все сборища, Лафайет должен был проследить за исполнением этого распоряжения. Уезжая, он просил ее не беспокоиться: ничего страшного нет, ему не привыкать, он каждый день арестовывает провокаторов, которые приводят возбужденные орды в сад Тюильри. Но Адриенна боялась толпы — слепой, безумной, кровожадной. Даже самый опытный укротитель когда-нибудь допустит оплошность и будет растерзан дикими зверями… Нет, нет, надо гнать эту мысль прочь! Всё будет хорошо, Жильбер вернется целым и невредимым. Господи, сжалься надо мной, сохрани и защити моего мужа, вразуми заблудших, уйми неправедную ярость…

Петицию против восстановления Людовика XVI в правах составил Шодерло де Лакло, предложив разослать её во все департаменты. Опять Шодерло де Лакло! Десять лет назад, когда общество ещё спорило о литературе и морали, обсуждая "Опасные связи", Адриенна приняла сторону автора, но теперь была готова согласиться с отцом: он безнравственный человек. Оказывается, можно быть хорошим писателем и дурным человеком!

Адриенна позавтракала вместе с детьми и гувернером Жоржа и распорядилась, чтобы солдат, которых Жильбер оставил для охраны дома, тоже покормили. Ах, лучше бы он взял их с собой! Им-то зачем охрана? Они ничем не рискуют…

Со стороны набережной послышался неясный шум, который всё нарастал. Из сада за домом было видно, как сотни людей идут с того берега Сены, направляясь к Марсову полю. Адриенна разобрала надпись на полотнищах, которые они несли подобно хоругвям на процессии в праздник Тела Господня, — "Свобода или смерть". Лозунг американских колонистов… Вот только американцы были готовы умереть за свою свободу, а эти люди готовы убивать.

Они шли, шли, шли, их поток не иссякал… Около полудня по улице Бурбон проследовал конный отряд Национальной гвардии, а затем по булыжникам загрохотали лафеты — к Марсовому полю везли пушки.

Жильбера Адриенна не видела, но он наверняка уже там, проехал коротким путем. Он подвергается опасности! А она здесь и ничем не может ему помочь! Может, отослать охрану к нему? Нет, он не похвалит её за это. Да, он всё предусмотрел: зверь близко, а в доме дети…

До Марсова поля не больше получаса ходьбы. Адриенна отправила слугу на разведку. Он вернулся, сообщив, что люди поют и танцуют у Алтаря Отечества, но национальные гвардейцы наготове, и генерал с ними. Господи, благодарю Тебя! Он жив! Господин маркиз толковал с комиссарами из Коммуны: говорят, что утром здесь, у Алтаря, убили двух человек. Какой ужас!

Солнце зависло над Марсовым полем, напоминая, что скоро вечер и пора расходиться по домам. Жильбер всё ещё там; Адриенна не находила себе места. Берегом реки проскакал большой отряд Национальной гвардии с красным флагом впереди. Красный флаг! Они будут стрелять! Вдалеке послышался бой барабанов. О Господи! Это сигнал к атаке!

Выстрел! Потом другие… ещё, ещё!

— Мама, мне страшно! — Анастасия бледна как полотно. — На улице много людей, они идут сюда и кричат!

— Они здесь! Какое счастье! — Адриенна исступленно целовала изумленную дочь. — Они ушли оттуда! Твой отец в безопасности!

Она быстро спустилась в зал и спокойно отдала распоряжения сержанту: построить взвод в боевой порядок во дворе, поставить стрелков к окнам во втором этаже.

— Мама, мама, разбойники лезут в сад через забор! — возбужденно закричал Жорж. Он держал небольшое ружье — подарок отца на десятилетие.

Стрелки побежали вверх по лестнице.

Шум на улице громче, уже совсем близко.

— Убьем его жену и принесем ему её голову!

Во дворе раздался залп — в воздух, предупредительный. "Принесем ему" — значит, Жильбер жив, с ним они ничего не сделали. Звон стекла — это они бросают с улицы камни. Адриенна велела детям и слугам лечь на пол и накрыть чем-нибудь голову. Жоржу досадно, что его не пускают сражаться с разбойниками, точно он ещё маленький. Виргиния плачет, спрятавшись за креслом. Двери в сад накрепко закрыты, но если разбить окно гостиной… Конский топот со стороны набережной, выстрелы, крики… Адриенна прижимает к себе дочерей, как наседка прикрывает крыльями цыплят.

— Папа, папа! Мы здесь! — Это голос Жоржа.

Жильбер?!

Он входит; они бросаются к нему; он обнимает всех сразу, целует невпопад и снова уходит…

Ферзен показал свой пропуск гвардейцам и выскользнул за садовую ограду. Пропуск на чужое имя, сам он одет слугой. За последний год он поднаторел во всём этом: переодеваниях, шифрах, актерстве, обнаружении слежки за собой. Выйдя из Тюильри на улицу Сент-Оноре, он миновал Пале-Рояль, свернул с улицы Ришелье в узкий переулок, нырнул в подворотню, выждал немного, вернулся обратно… Убедившись, что "хвоста" нет, он плотнее завернулся в плащ, не спасавший от резкого февральского ветра, и зашагал на улицу Клиши.

— Ah, eccolo! — раздался громкий голос из гостиной, как только в прихожей звякнул колокольчик. Двери раскрылись, Элеонора показалась на пороге. — Poverino! Hai fame?[11]

Аксель терпеть не может этот крикливый голос итальянской торговки. Он совершенно не согласуется с чистой, греческой красотой Элеоноры! Но она прекрасная актриса, она дает ему понять, что у неё гости.

— No, mamma, grazie! Invece, sono stanco[12].

Сбросив тяжелые промокшие башмаки, Ферзен всунул ноги в домашние туфли и пошел к себе на чердак.

Для всех он — Евгений Франки, сын Элеоноры, которого она прижила в юности с герцогом Вюртембергским. На самом деле Элеонора старше его всего на пять лет, но Аксель выглядит гораздо моложе своих тридцати шести, сойдет и за двадцатитрехлетнего. Кроуфорд специально уволил старых слуг и нанял новых, чтобы никто не узнал в сыне мадам шведского графа, который пробыл в этом самом доме почти до полуночи перед злосчастным побегом королевской семьи.

Ошибки служат нам уроком. В этот раз они исключены, всё продумано до мелочей. Но…

— Он отказался.

Гости ушли, люстра потушена; они сидят втроем за ломберным столиком, на котором стоит деревянный подсвечник в виде кобры — Кроуфорд привез его из Индии. Доброе лицо Кроуфорда выглядит несчастным; Элеонора вздыхает: "О Madonna!" Зеленую берлину с желтыми колесами она заказала на собственные деньги; проследила, чтобы туда погрузили ею же купленную провизию, посуду, прочие нужные в дороге вещи, потратив в общей сложности триста тысяч ливров; не побоялась пойти в русское посольство за паспортом на имя баронессы Корф. Паспорт ей выдали с любезной улыбкой: разве можно в чём-нибудь отказать Элеоноре? Она удивительная женщина. Великодушная — это слово придумано для неё. Кроуфорд вхож в лучшие дома и бывает при дворе, Элеонору же нигде не принимают, потому что она не обвенчана с Кроуфордом; королеву она видела только мельком, издали — в театре, на балах в Опере, и еще она прекрасно знает, что Ферзен любит Марию-Антуанетту, и тем не менее она делает всё, что в её силах, для спасения королевы. Какая другая женщина была бы способна на такое?