Конечно, это была специфическая формулировка: архиепископ не обвинял Жанну в колдовстве, но открывал путь для обвинения в ереси. Что не менее важно, в тот период неизвестно куда исчезли протоколы суда в Пуатье, на основании которых действовала Жанна. Проанглийские церковники получили возможность сделать шаг дальше с молчаливого согласия своих профранцузских коллег.

Традиционная точка зрения большинства историков хорошо известна: Жанну предал слабохарактерный король Карл VII, который поддался уговорам сторонников герцога Бургундского. Так ли это?

Как вел себя герцог Бургундский после того, как Жанна оказалась в плену? Через два дня после ее пленения он написал из своего лагеря под Компьенем письмо Амедею, герцогу Савойскому, и просил выяснить, насколько серьезны намерения французского короля начать мирные переговоры. В конце письма он сообщил о взятии в плен Жанны. Таким образом, Филипп Бургундский увязывал дальнейшую судьбу пленницы с ответом Карла VII.

Предположим, что Жанна была предана королем по указке его советников-бургиньонов. В таком случае, их патрон, Филипп Добрый, не мог не быть в курсе подробностей заговора. Он обязан был знать, что Карл VII сознательно отдал ему Жанну. Если так, то зачем о ней писать как о предмете переговоров? Не мог же герцог Бургундский рассчитывать, что король как-то заплатит ему за то, что отдал совершенно даром. Со стороны Филиппа Доброго было гораздо логичнее сразу предложить пленницу англичанам, зная, что им Жанна совершенно необходима. Однако он этого не сделал. Напротив, продолжал удерживать Жанну и тогда, когда все намеки по ее поводу, адресованные Карлу VII, оказались проигнорированы. Возможно, он полагал, что король блефует в надежде сбить цену, хотя не исключены и другие причины.

Молчание Карла VII могло быть истолковано как угодно. Создав себе имидж слабохарактерного монарха, которого чуть ли не каждый может убедить в чем угодно, он успешно пользовался этой маской. Шумно выразив в мае недовольство поведением своего бургундского кузена, герцога Филиппа, он создал тем самым повод игнорировать его экивоки – разумеется, не навсегда, а сколько понадобится. Отсутствие ответа по поводу Жанны можно было толковать и как каприз, обиду слабохарактерного дурака, и как растерянность, вызванную ее пленением. В любом случае не было самого очевидного, казалось бы, ответа: «Я тебе ее сдал, как советовал твой друг де Ла Тремуйль, теперь делай с ней что хочешь».

Получается, что версия злобных бургиньонов, нашептавших в ухо слабохарактерному королю разные гадости насчет Жанны, трещит по швам. Надо искать других виновных. И первая кандидатура очевидна – Карл VII. Анализируя события под Парижем, мы отметили, что они характеризовали его как человека с железной волей. И если он отдал Жанну Дарк врагам, то только потому, что сам, без чьей-либо подсказки, счел это целесообразным. Другое дело, что ему было удобно прикидываться слабохарактерным. Хотя бы для того, чтобы ответственность за его поступки легче было списать на других – что и случилось.

Карл VII не нуждался ни в каких советниках-бургиньонах, чтобы предать Жанну на погибель. Однако это не означает, что он был одинок в своем предательстве. Но если не бургиньоны, то кто мог участвовать в заговоре против Жанны?

Одна кандидатура не вызывает сомнений: архиепископ Реймса Реньо де Шартр. Правда, его часто относят к бургиньонам. А почему, собственно? Что в его поступках противоречило интересам Карла VII? Пожалуй, ничего. Архиепископ гораздо более похож на исполнителя высокого ранга (при короле – вдохновителе преступления), чем на вражеского шпиона.

Очевиден еще один заговорщик: исполнитель предательства у ворот Компьеня, сводный брат архиепископа Гильом де Флави. Но какой же он бургиньон? Он ведь оказал мужественное сопротивление бургундцам и англичанам, при этом едва не стал мятежником в глазах Карла VII. Иначе говоря, вел себя как безукоризненный арманьяк.

Кстати, как случилось, что никого из капитанов-арманьяков не оказалось в Компьене 23 мая? Очередная случайность? И почему никто из них не спросил впоследствии с Г. де Флави за то, как он поступил с Жанной? И на каком основании Г. де Флави был уверен, что никто из арманьяков не накажет его за преступление?

И еще: почему мы считаем, что арманьяки не были заинтересованы в гибели Жанны? Ведь благодаря этому они получали все лавры победы над Англией и Бургундией. Да, конечно, это было не очень-то порядочно со стороны радетелей дела Франции. Но что значила порядочность, если появлялась возможность сорвать хороший куш?!

Вернемся к тому, что происходило с Жанной и вокруг нее в тот период, когда ее плен только начался. Между источниками имеется небольшое расхождение по поводу того, когда именно девушку вывезли из-под Компьеня. По одним данным, Жанну и некоторых других пленных французов – ее брата Пьера, интенданта Жана д’Олона и его брата Потона – бургундцы перевезли сперва в крепость Клеруа, где они находились до 26 мая. После этого их всех, кроме Потона, доставили в Больё, примерно в 10 километрах от Нуайона. По другим сведениям, с самого начала Жанну перевезли в Нуайон. Оттуда ее доставили позже в замок Больё, принадлежавший графу Жану Люксембургскому. К ней относились сравнительно неплохо, даже оставили для услуг при ней Жана д’Олона. Он пользовался некоторой свободой передвижения и приносил девушке новости о том, что происходит на воле.

6 июня в Нуайон прибыл герцог Филипп Добрый со своей супругой Изабеллой Португальской, пожелавшей увидеть узницу. Жанну доставили к ним. Вероятно, пленница предстала перед обоими супругами в епископском дворце, неподалеку от собора. Изабелла Португальская испытывала чувство сострадания к Жанне. Возможно, это обстоятельство способствовало тому, что герцог Бургундский не спешил отдать Жанну на верную гибель. Он не ответил на оба письма Парижского университета, требовавшего передать ему девушку на расправу. Более того, герцог далеко не сразу дал «добро» на продажу Жанны англичанам, а когда дал, не слишком поторапливал Жана Люксембургского. Он также не затребовал пленницу к себе, что позволило ему делать вид, будто не он ею распоряжается.

Двусмысленная политика герцога Филиппа Бургундского (Доброго), на которую так негодовал – искренне или притворно – Карл VII, была направлена не только против Франции, но и против Англии. В сущности, начиная кампанию на Уазе, герцог Бургундский просто пытался взять то, что ему обещал Карл VII. Формально это не было с его стороны нарушением обязательств в отношении короля. Программа Ланнуа, помимо прочего, могла быть хитрым ходом, попыткой успокоить англичан, тревожившихся из-за изменения курса Бургундии. Очень вероятно, что Ланнуа сознавал: даже частичное выполнение его программы будет для англичан крайне затруднительно – так и оказалось. Пока англичане готовы были таскать для Бургундии каштаны из огня компьенской осады, Филипп Добрый, разумеется, не пошел бы открыто на ссору с Лондоном. Однако осада должна была рано или поздно закончиться. Если бы она завершилась неудачно для Бургундии, герцогу пришлось бы вернуться к переговорам с Карлом VII. В случае победы наступила бы пора предпринять осаду другого города, и для этого помощь англичан была бы совсем не лишняя.