отвесными ледяными краями. Он напоминал осколок сахарной головы, один край которой имел пологий спуск к воде. К этому спуску и направил наш теплоход Октавиан Витольдович Андржеевский — капитан от Бога.

Когда форштевень «Профессора» уткнулся в ниспадающий окатанный водой край выбранного айсберга, баковая палуба оказалась чуть ниже среза ледяного монолита. Матросы тут же перекинули длинную деревянную сходню, по которой и сошла группа разведки.

Поверхность айсберга, где можно было оборудовать площадку для вертолёта, находилась довольно высоко. Группа в составе пяти человек, связавшись одним линем друг за другом в цепочку, стала преодолевать этот подъём. Впереди размеренной поступью шёл опытный полярник с длинным шестом, буквально вколачивая его в наст, прощупывая лёд на предмет скрытых трещин и воздушных пустот, которые являются принадлежностью многих ледников. А что такое дрейфующий в океане айсберг? Это и есть часть отколовшегося материкового ледника.

Группа успешно преодолела подъём и оказалась на сравнительно плоском верхнем плато. Исходив всё вдоль и поперёк, наконец дали отмашку — айсберг проверен! Слава Богу, что при этом никто никуда не провалился. Надёжность обследованной территории увеличивала шанс на успешную посадку тяжёлого вертолёта.

Доставка груза на верхнее плато являлась немалым риском. Поэтому были созданы бригады добровольцев. Груз состоял в основном из багажа полярников. На плато разметили посадочную площадку: по углам поставили бочки из-под горючего, а в центре сухим ярко-оранжевым суриком пометили наружный контур круга. Полярная смена приготовилась к высадке на айсберг. А добровольцы, сложив горкой предназначавшийся для отправки груз, на возвышении водрузили большой красный советский флаг. И только наша бригада успела сфотографироваться на фоне флага, как послышался гул вертолёта.

Сделав круг над айсбергом, Ми-8 зашёл с юга, завис над размеченной площадкой и стал медленно снижаться, создавая лопастями закрученные ветровые потоки. В результате чей-то фибровый чемодан, отделившись от горки сложенных в сторонке вещей, покатился вниз к самому краю айсберга. Стоявший рядом полярник тут же бросился опрометью догонять его. Все уж было подумали: вот сейчас чемодан докатится до ледяного среза, упадёт вниз с пятнадцатиметровой высоты в океанские воды, а за ним, не снижая темпа, бросится наш героический парень.

Чемодан, не доехав до края обрыва пяти-семи метров, вдруг остановился на небольшом заструге. Вертолёт к этому времени опустился на площадку, заметно сбавив скорость вращения винта, и полярник и чемодан были спасены.

Все с облегчением вздохнули. Некоторые покрутили пальцем у виска. А начальник морского отряда Грикуров, оказавшийся рядом с нами, сказал:

— Та часть айсберга не обследована. Можно в любом месте провалиться и с концами уйти. Безумству храбрых поём мы соответствующую песню, как сказал однажды народный артист Плятт.

— Это же Горький говорил, — возразил один из членов разгрузочной бригады.

— Горький говорил просто «поём песню». А вот какую песню, он, к сожалению, не уточнил.

Вертолёт, сделав четыре рейса, забрал грузы и часть новой смены полярников станции «Молодёжная», до которой ни много ни мало лёту было четыреста километров.

Когда мы проводили последний рейс, то всей бригадой сфотографировались на посошок у развёрнутого флага и направились нахоженной тропой к теплоходу, уткнувшемуся форштевнем в край плавучей ледяной скалы. «Профессор Зубов» медленно подрабатывал винтами, чтобы удерживать себя в заданном положении. Он казался маленьким игрушечным макетиком по сравнению с айсбергом, который считался небольшим, но при этом подавлял своими габаритами. Это сопоставление наводило на мысль: а что тогда мы, человеки? Что мы по сравнению с этим плавающим ледяным монолитом? Что мы по сравнению с океаном, континентом, планетой, мирозданием? Величие нашей мизерности лишь в том, что на миг можем осознать эту мизерность по сравнению с окружающим миром и проникнуться его бесконечностью. И конечно же, рассчитываем на взаимность, на обратную связь, надеясь, что эта таинственная бесконечность каким-то глубинным, невидимым нам оком хладнокровно смотрит на нас, поскольку в данный момент мы являемся её частью.

Вертолёт улетел, уменьшаясь в размерах, превращаясь в точку, растворяясь в белёсом полярном дне. Айсберг опустел. Лишь большой красный стяг с серпом и молотом в верхнем углу развевался над его поверхностью. И так айсберг пойдёт в своём неминуемом и неостановимом дрейфе под этим стягом, повинуясь воле ветров, волн и течений, пока не истает и не растворится в водах Южного океана.

Земля Эндерби, где находился советский антарктический метеорологический центр «Молодежная», оставалась далеко по правому борту. Мы не коснулись ни её, ни припаянного к ней морского льда, а значит, сохранили статус заграничного рейса со всеми положенными нам валютными выплатами.

— Но разве это главное? — сказал мой сосед по каюте Гена Желтяков. — Главное то, что мы, может быть, единственные в мире высадились на плавающий в океане айсберг и, оседлав его, прокатились по Индийскому океану. Никакой валютой это не измеришь. И кто на земле может повторить такое?

— Кто, кто, — передразнил я его, — хрен в пальто.

— Вот именно, — подтвердил Гена.

По приходе из рейса нашего капитана отчитали за принятие нестандартных решений, приведших в итоге к дополнительным валютным начислениям экипажу. Но и придраться к нему тоже не было веских причин. Поскольку судовой журнал скрупулёзно отобразил правомерность всех его действий.

На острове Тенерифе

«Профессор Зубов» возвращался из очередного рейса в Антарктиду, и последний заход на пути домой планировался в Санта-Крус-де-Тенерифе, что на Канарских островах. Поскольку 70-е годы прошлого века характеризовались войной интересов капиталистического и социалистического мира, отношение к нам менялось в зависимости от политической ситуации. То нас пускали в отдельные порты стран НАТО и их союзников, то не пускали, подозревая в морском шпионаже. Определить текущую международную обстановку иногда можно было именно по этим проявлениям к нам со стороны портовых властей.

За сутки до захода на Тенерифе наш капитан Октавиан Витольдович по радио передал информацию портовому агенту о времени подхода к острову. Очень скоро радист получил ответ, что заход в испанские порты судам нашего типа временно закрыт. Это был большой облом, как выражался наш четвёртый помощник, ведающий судовой бухгалтерией. Экипаж старался всю заработанную за рейс валюту сохранить именно до Санта-Круса, где можно было отовариться под самую завязку дешёвым «колониальным» товаром: японскими зонтиками, женскими трусиками «неделька», колготками, мохером, бренди «Фундадор», отрезами гипюра, кофейными сервизами, радиоаппаратурой.

Капитан дал указание начальнику радиостанции каждые три часа давать в порт радиограммы, запрашивая добро на заход, а также положенной для экипажа валюты на полтора миллиона песет, питьевой воды, топлива и продуктов.

— Будем делать вид, что мы их не слышим, — рассуждал он. — Экономика должна перевесить политику. Весь мир пронизан коммерцией. Они не исключение и вряд ли