class="v">Он твердит о ничтожестве бренных утех,

О раскаянье, жгущем сердца.

И дрожу я, и вижу, что страшен мой грех,

Что страданью не будет конца.

И холодные плиты под сумраком ниш

Тайных слез окропляет роса.

О мой Боже! Ты благ, Ты велик, Ты простишь

И над бездной блеснут небеса!

Стихотворения. Том III: 1898–1900

Новые песни

«В моем незнанье – так много веры…»

В моем незнанье – так много веры

В расцвет весенний грядущих дней;

Мои надежды, мои химеры

Тем ярче светят, чем мрак темней.

В моем молчанье – так много муки,

Страданий гордых, незримых слез

Ночей бессонных, веков разлуки,

Неразделенных, сожженных грез.

В моем безумье – так много счастья,

Восторгов жадных, могучих сил,

Что сердцу страшен покой бесстрастья,

Как мертвый холод немых могил.

Но щит мне крепкий – в моем незнанье

От страха смерти и бытия,

В моем молчанье – мое призванье,

Мое безумье – любовь моя.

В саркофаге

Мне снилось – мы с тобой дремали в саркофаге,

Внимая, как прибой о камни бьет волну.

И наши имена горели в чудной саге

  Двумя звездами, слитыми в одну.

Над нами шли века, сменялись поколенья,

Нас вихри замели в горячие пески;

Но наши имена, свободные от тленья,

  Звучали в гимнах страсти и тоски.

И мимо смерть прошла. Лишь блеск ее воскрылий

Мы видели сквозь сон, смежив глаза свои.

И наши имена, струя дыханье лилий,

  Цвели в преданьях сказочной любви.

Мой замок

Мой светлый замок так велик,

Так недоступен и высок,

Что скоро листья повилик

Ковром заткут его порог.

И своды гулкие паук

Затянет в дым своих тенет,

Где чуждых дней залетный звук

Ответной рифмы не найдет.

Там шум фонтанов мне поет,

Как хорошо в полдневный зной,

Взметая холод вольных вод,

Дробиться радугой цветной.

Мой замок высится в такой

Недостижимой вышине,

Что крики воронов тоской

Не отравили песен мне.

Моя свобода широка,

Мой сон медлителен и тих,

И золотые облака,

Скользя, плывут у ног моих.

Серафимы

Резнею кровавой на время насытясь,

Устали и слуги, и доблестный витязь, –

И входят под своды обители Божьей,

Где теплятся свечи Господних подножий.

И с кроткой улыбкой со стен базилики

Глядят серафимов блаженные лики.

Палач, утомленный уснул на мгновенье,

Подвешенной жертвы растет исступленье.

На дыбе трепещет избитое тело.

Медлительным пыткам не видно предела.

А там, над землею, над тьмою кромешной,

Парят серафимы с улыбкой безгрешной.

В глубоком «in pace», без воли и силы

Монахиня бьется о камни могилы.

В холодную яму, где крысы и плесень,

Доносится отзвук божественных песен.

То с гулом органа, в куреньях незримых,

«Осанна! Осанна!» поют серафимы.

Восточные облака

Идут, идут небесные верблюды,

По синеве вздымая дымный прах.

Жемчужин-слез сверкающие груды

Несут они на белых раменах.

В вечерний час, по розовой пустыне,

Бесследный путь оставив за собой,

К надзвездной Мекке, к призрачной Медине

Спешат они, гонимые судьбой.

О, плачьте, плачьте! Счет ведется строго.

Истают дни, как утренний туман, –

Но жемчуг слез в сокровищницу Бога

Перенесет воздушный караван.

Пробужденный лебедь

«И дрогнет лебедь пробужденный,

Моя бессмертная душа».

Т. II

Страдала я – и не был ты со мной.

  Я плакала – ты был далеко.

Уныл и сер лежал мой путь земной, –

  Я изнывала одиноко.

Те дни прошли. Не все мы рождены

  Для подвига самозабвенья.

В моей душе такие дышат сны,

  Такие блещут откровенья,

Что самый мир, что самый круг земли,

  Замкнутый небом, кажется мне тесен,

И нет границ для грез и песен;

  Для звуков, тающих вдали.

Страдала я, когда ты был далеко.

Я плакала, что нет тебя со мной.

И в жизни я избрала путь иной,

  Чтоб не томиться одиноко.

В иную жизнь, к иному торжеству

Расправил крылья лебедь пробужденный.

Я чувствую! Я мыслю! Я живу!

Я властвую душой непобежденной!

То с бурями, то с лунной тишиной

Безбрежный путь раскинулся широко…

Я не ропщу, что нет тебя со мной,

  Не плачу я, что ты далеко.

Утро на море

Утро спит. Молчит волна

В водном небе тишина,

Средь опаловых полей

Очертанья кораблей

Тонким облаком видны

Из туманной белизны.

И как сон, неясный сон,

Обнял море небосклон.

Сферы влажные стеснил,

Влагой воздух напоил.

Все прозрачней, все белей

Очертанья кораблей.

Вот один, как тень, встает,

С легкой зыбью к небу льнет,

Сонм пловцов так странно тих,

Лики бледные у них.

Кто они? куда плывут?

Где воздушный их приют?

День порвал туман завес –

Дня не любит мир чудес.

В ширь раздался небосвод,

Заалела пена вод,

И виденья-корабли

Смутно канули вдали.

1898, Крым

Вечер в горах

За нами месяц, пред нами горы,