— Обязательно поезжай, — сказал дедушка.

Папа хмыкнул. Мама и тетя Туся стали придумывать, во что меня нарядить. Они, конечно, рассчитывали, что я буду иметь успех на этом мифическом рауте.

Голыми руками меня не возьмешь! Телефона Нины Петровны у них нет, я же скажу, что потеряла. Таким образом, смогу уехать на целый день. Ищи-свищи!

— Быть может, придется остаться в Москве, — сказала я печально, — проводы поздно кончатся.

Сказала и пожалела. Тетя Туся, вроде бы приболевшая, тут же обещала ехать со мной. Еле уговорила ее остаться и поклялась, что вернусь на дачу не позже восьми. И опять хлынул поток инструкций. Конечно, насчет такси, шампанского. Да еще в метро не отвечать на приставания. На рауте говорить по-английски. И так далее и тому подобное. Если б вы знали, дорогие родственники, как вас легко обвести вокруг пальца! Человек едет обручаться, а вы про такси и шампанское. Проглядели свою Машу.

Алеша поедет с утра, я же на электричке 13.20. Специально выбрала время, когда подряд идут три поезда. Если отменят один, на другом доберусь. Договорились встретиться в три часа у бюста на Пушкинской. Нервничаю ужасно. Конечно, мы заговорщики, и надо сказать, чувство тайного союза — очень острое чувство. Где-то читала: «Это самый благородный из существующих заговоров».

Как бы уснуть? Меня всю трясет. Вот еще один сентябрьский стих Алексея:

Все пропало. Дневник мой, дневник, что же делать?

Лежу с температурой. Переживаю вчерашнее. Как знала, что ничего не получится. Ночь на среду почти не спала, встала чуть свет, выпила чаю. Пошла купаться, хоть и было прохладно. Потом одевалась. Меня заставляли надеть выходное красное платье, но я надела простое белое, в котором он увидел меня впервые. Мама пошла провожать, электричка отправилась вовремя, но на следующей станции внезапная остановка. Десять минут стоит, пятнадцать. Что такое? Никто не знает. Я выглянула из дверей, спросила милиционера, пойдет ли поезд. Пойдет, уверенно ответил тот. Но вот уже двадцать минут стоим, и наконец известие: впереди оборвался провод. Посмотрела на часы и поняла с ужасом: если через десять минут не отправимся, опоздаю на встречу. Но отправкой не пахло. Я выскочила на платформу, туда побежала, сюда. Того же милиционера спросила, как можно добраться до Москвы. Опаздываю, очень важная встреча! Он показал на шоссе, пересекающее рельсы. Я побежала туда и стала поднимать руку. Одна машина остановилась, другая, но все не в ту сторону. Наконец повезло, «Жигули» подкатили. Куда тебе, девочка? До кольца подброшу, а там мне направо. Автобусом доберешься. Я даже не помню его лица, ничего не помню, а человек мне помог. Минут через двадцать высадил меня у мотеля, денег не взял, да у меня и было всего два рубля. Еще целый час добиралась до центра, а когда подбежала к стеклянным дверям метро, часы показывали 16.10. У бюста его уже не было. Я так обессилела, что прислонилась к холодному мрамору и так стояла не знаю уж сколько времени. Чувствовала, что холодею и тоже становлюсь мрамором. Пушкин, мой Пушкин, превращенный здесь в бронзовый бюст, был совершенно ко мне безразличен. Какой-то юноша подошел и стал спрашивать, не видела ли я такого-то вида девушку. Потом подходил снова и снова говорил: вы тоже не дождались? Но я не ждала. Я просто стояла и не могла сдвинуться с места. Поезда проносились слева и справа, выходили, бежали люди. Кто-то обнимался, дарил цветы, а бронзовый Пушкин смотрел на далекие эскалаторы, не замечая моего присутствия. Еле собралась с силами и побрела. Ноги понесли по бульвару к родному переулку. Как я дошла, не знаю. Открыла дверь и упала на диван в прихожей. Мне было так тяжело. В том, что случилось, я чувствовала предначертание, рок. Он не дождался меня! Решил, что я передумала, а может быть, передумал сам. От мыслей разламывалась голова, озноб стал трясти. Видно, столь долгое соседство с холодным мрамором, а может, утреннее купание дало, себя знать. Еле добралась до поселка. Тут все разахались, уложили меня в постель. Наутро было не лучше. По-прежнему болела голова и температура держалась высокая.

Сейчас уже вечер. Ужасно, что не могу пойти на Черную дачу и все рассказать. Он-то, наверное, думает, что я не была в Москве. Положение незавидное. Одни мы на белом свете, никто не знает о нашем союзе. И если случай вдруг разлучит, никто не поможет, никто не скажет слова сожаления. Только ты, только ты, мой дневник! Если б ты мог обратиться в живую персону! Я представляю тебя человеком с умным, проницательным взглядом, сдержанными манерами и умением слушать. Как не хватает нам друга! Наверное, это вечный удел влюбленных — противостоять всему миру.

Сейчас за окном упала звезда. Падение осенней звезды похоже на вскрик. Сколько таких безмолвных вскриков беспокоит сейчас небеса. Целый хор безмолвия. Завтрашнего дня ожидаю со страхом.

Все не так уж плохо!

Он догадался, что случилось непредвиденное, но ждать больше не мог. Его, в свою очередь, ждали там, где мы должны были обручиться.

— Ничего не потеряно, Маша. Повторим попытку.

Но ведь скоро в школу! Двадцать девятого уезжаем с дачи. Значит, всего осталось пять дней.

— Успеем, — сказал он. — Я собираюсь остаться на даче до октября. Девятнадцатого лицейский день, я всегда встречал его вместе с друзьями. А теперь надеюсь встретить с тобой. Приедешь на дачу девятнадцатого?

— До этого так далеко.

— Будем гулять по лесу и читать стихи. Соберем букеты осенних листьев.

Боже мой, всего лишь пять дней осталось! Я так привыкла к нему. Не представляю и дня, чтоб не видеть его хотя бы недолго.

— Я буду к тебе приезжать, — сказал он.

Словно это так просто! В Москве я меньше свободна. И где мы сможем встречаться? Безысходно все. Хоть бы скорей обручиться. У меня ощущение, что надвигается гроза.

Да, ощущение не обмануло. Мы были в саду и тихонечко целовались. Вдруг кто-то затряс калитку и закричал: