Через несколько лет после широкого распространения технических трюков и приемов, ставших возможными благодаря записи на ленту, канадский пианист Гленн Гульд написал манифест «Перспективы звукозаписи», в котором выразил свою точку зрения по поводу записанной музыки и живого исполнения. Как и Кросби, недовольный необходимостью периодически выступать вживую, он в конце концов ушел со сцены, но не с целью заняться гольфом. Манифест Гульда был одновременно и провидческим, и крайне ошибочным.

Например, Гульд предсказал, что живые концерты к концу ХХ века канут в Лету. Хотя этого не произошло, тот факт, что мы часто думаем о записях как о более точных версиях музыкального произведения по сравнению с живым исполнением, подтверждает, что Гульд был не так уж и далек от истины. К большому разочарованию некоторых слушателей классики Гульд стал приверженцем технологии записи на ленту. Он начал создавать «идеальные» выступления, склеивая удачные дубли, в результате чего его недовольство живым исполнением – особенно собственным – только возросло. Ему не нравилась склонность исполнителей ухаживать за аудиторией, потворствовать ее желаниям: по его мнению, музыка от этого страдала. Могу понять его точку зрения. Я бывал на выступлениях, как правило, поп-музыки, где желание исполнителя порадовать публику становится столь важной частью шоу, что в итоге не вызывает ничего, кроме раздражения, и я больше не могу наслаждаться музыкой.

С другой стороны, я бывал на выступлениях, где исполнитель пытается войти в транс и в конечном итоге полностью игнорирует аудиторию, возможно, стремясь к более глубокому и совершенному исполнению песни или музыкального произведения. Когда происходит что-то подобное, я задумываюсь, а не пойти ли послушать эту же самую музыку дома – на записи, и качество будет, скорее всего, лучше. Так что в этом отношении я могу согласиться с Гульдом – если вы ставите перед собой цель выступить безупречно, возможно, вам стоит попробовать достигнуть ее в студии, не без помощи монтажа и склеек.

Гульд был не одинок. Он пишет о коллеге, дирижере Роберте Крафте, который, «видимо, думал, что его аудитория, сидя дома, у колонки, позволит ему анатомировать музыку и представлять ее им с предвзятой концептуальной точки зрения, что как раз и обеспечивается возможностью частного сосредоточенного прослушивания»[47]. Он, кажется, подразумевает, что Крафт, также осознав, что многие поклонники музыки слушают ее дома на проигрывателях или стереоконсолях, решил изменить способ производства своих записей и аранжировки музыки, чтобы слушатель в гостиной получил более идеальный опыт.

Нашлись и те, кто был недоволен этими новыми возможностями ленты. Совсем уж крутая каша заварилась, когда в студию, чтобы спеть одну высокую ноту на оперной записи, которую оригинальный певец пропустил или не смог взять, привели другого певца. Такую подмену посчитали богохульством, и это было задолго до скандала с группой Milli Vanilli, уличенной в том, что ее участники не сами пели на «собственных альбомах». Я бы, пожалуй, тоже счел обманом ситуацию, когда «певец» на самом деле не поет, а мы не информированы об этом факте (если такой фокус не входит в концептуальную задачу). В турах моей группы мы часто откровенно критикуем других, чьи бэк-вокалисты (или даже солисты) поют под фонограмму или прячут дополнительных участников под сценой. Тем не менее выступление «под фанеру» вполне может быть по-своему честным. Насколько мне известно, на этот счет жестких правил нет.

Гульд предвидел многое из того, что мы делаем сегодня под влиянием записи как технологии и как способа сочинения. После своего ухода со сцены помимо создания классических записей он сделал несколько инновационных радиопрограмм для CBC, одна из которых – «Идея Севера» – частично представляет собой многослойный звуковой коллаж из голосов и звуков, который невозможно было бы осуществить без использования ленты и ее возможностей редактирования. Это замечательное произведение. Милтон Бэббитт, композитор электронной музыки, довел эту идею до логического финала:

Лев Термен изобрел названный его именем электронный инструмент в 1920 году. В 1920 году! Но мало кто слышал терменвокс до выхода фильмов «Завороженный» в 1945 году, «День, когда Земля остановилась» в 1951 году и песни Beach Boys “Good Vibrations”. Инструмент был известен в первую очередь трудностью игры на нем – громкость и высота звука зависят от того, насколько близко расположены руки исполнителя, – возможно, именно поэтому терменвокс не стал настолько популярен, насколько хотелось бы его создателю. Хотя сам Термен был русским, можно сказать, что изобретенный им инструмент, равно как и последовавшие вскоре другие электронные инструменты и семплеры, не имел национального или культурного происхождения. Они не возникли из продолжающейся музыкальной традиции и не были специально приспособлены для какой-то существовавшей музыкальной традиции. Орга́ны, например, возникли из литургической музыки и, как и большинство западных инструментов, подходят для западных мелодий, а вот сыграть что-то иное на них сложно. Нажав на клавишу органа, вы автоматически оказываетесь в мире западной музыки – никаких изменений высоты тона или «подтяжек» нот. На терменвоксе же вполне можно было исполнить музыку, не связанную с конкретной культурой. Можно было брать ноты, находящиеся по высоте между стандартными западными нотами, а также делать «бенды» или плавно скользить от верхних нот к нижним и наоборот. Но трудность освоения инструмента отталкивала большинство музыкантов от использования этих возможностей. Принятие инструмента без культурного багажа пришлось отложить.

В 1930-е годы ряд изобретателей независимо друг от друга разработали способ электрического усиления гитар. (Теоретически этот способ был применим к любому инструменту со стальными струнами – в том числе к пианино, но эти ребята были гитаристами, и свои прототипы им было удобно делать в домашних мастерских.) Обычные гитары, а также некоторые другие инструменты без усиления терялись в общем звучании ансамблей тех лет. Духовые инструменты и пианино, к примеру, звучали намного громче. И хотя теоретически можно было решить эту проблему, поставив микрофон перед гитаристом, был риск «заводки» сигнала – воющего звука, который возникал, когда звук уже усиленной гитары опять возвращался в микрофон. Некоторые ранние электрогитары, по сути, представляли из себя гитары с микрофоном, вставленным в звуковое отверстие или закрепленным над подструнником, и они действительно звучали громче, но проблема «заводки» оставалась. Звукосниматели, реагирующие на физические вибрации, немного лучше справлялись с задачей. Адольф Рикенбакер в 1931 году сделал гитару с корпусом сплошь из алюминия, которую прозвали «сковородкой».E