— Вот что, Петров! Он потом откажется, я его знаю. Пиши шифротелеграмму и немедленно отправь ее к начальнику штаба дивизии. Пусть передаст по радио и получит квитанцию.

Текст этой шифровки был примерно следующим: «Ввиду отсутствия орудий в противотанковом дивизионе. Сдали на склад 45 км. Должны получить 76 мм. Прошу Вас переподчинить корпусной противотанковый резерв и немедленно выдвинуть его в полосу дивизии для отражения танкового удара противника».

Подписав ее, Петров тут же отправил в штаб дивизии начальника разведки майора Чередника. Шифровальщик дивизии закодировал написанный Петровым текст и передал в корпус. Чередник лично присутствовал при передаче ее по радио и до последнего ждал получения «квитанции» о приеме ее корпусным радистом.

«В тот же день на рассвете командир 1-го батальона 48-го стрелкового полка старший лейтенант Алексей Кошелев с группой солдат выдвинулся вперед на небольшую высотку, — рассказывает А.Н. Зайцев. — Там, в рощице, обнаружилось боевое охранение противника. Двух гитлеровцев стрелки взяли в плен, остальных перебили.

Невероятная картина открылась перед комбатом и его бойцами за высоткой, в широкой низине. В исходном положении для наступления двумя линиями стояли десятки вражеских танков, пехота, артиллерия. А за ними, километрах в трех, в предбоевых порядках двигался второй эшелон.

Кошелев немедленно доложил командиру дивизии обо всем увиденном (у комдива с батальонами была прямая связь).

— Продолжайте наблюдение. Будьте готовы к действиям, — сказал полковник.

— Есть, — ответил комбат.

Видимо, комдив все же надеялся, что придет корпусной противотанковый резерв…

Кошелев скрытно вывел свой батальон на высотку и приказал самым тщательным образом замаскироваться. Алексей Кошелев был в полном смысле самородком. Он даже полковой школы не кончал. Его лучшей школой стали ожесточенные бои с гитлеровцами. Пять раз был ранен и трижды сильно контужен. Его ратные подвиги отмечены шестью боевыми орденами».

Тот короткий январский день Александр Захарович запомнил на всю оставшуюся жизнь:

«…события разворачивались стремительно, хотя немцы атаковали на самой малой скорости, делая остановки для стрельбы. Их пехота пробиралась по глубокому снегу, ведя огонь из-за брони танков. Первым свой КНП на скирде покинул комдив со свитой, а за ними наш командир полка с начальником артиллерии, так как немцы подожгли солому зажигательными пулями. Я наблюдал бегство начальства в бинокль. Огнем прямой наводки дивизионной и полковой артиллерии подбили пять или шесть танков противника, но остальные упорно продвигались к селу Босовка и обходили се с окраин. Первыми начали выскакивать из села, расположенного в широком овраге, обозники на санях. Немецкие танки расстреливали их из пулеметов, а снарядами били по нашим умолкшим орудиям без боеприпасов. Отвозить орудия было не на чем — тягачи без бензина отстали. Артиллеристы подрывали гаубицы.

Занимаемый нашим штабом дом был крайним. Впереди глубокий овраг, танки не могли его преодолеть. Может, поэтому Бунтин успел оторваться и появился в штабе разъяренным, выкрикивая только два слова: “Стоять насмерть!” Я успел вызвать до этого штабные санки и отправить писаря с боевыми документами и знаменосца с Боевым Знаменем в Шубены Ставы. В углу штаба стоял ручной пулемет с диском. Я взял его, а Забуга коробки с запасными дисками, и мы выбежали к сараю, где стояла телега. С нее я расстрелял весь диск по наступающей пехоте. Видел падающих то ли от моих попаданий, то ли от страха немцев. Бунтин закричал: “Спасать командира!” — и бросился с Ершовым в следующий овраг, сползая на заднице, потом на четвереньках карабкаясь на подъем. Все это запечатлелось в моем мозгу, как на киноленте, до мельчайших подробностей. Я видел животный страх, хотя и сам осознавал величайшую опасность быть убитым или брошенным при ранении. Теперь Забуга вел огонь уже по спускающимся в первый овраг вражеским пехотинцам, которые спускались тоже на том же месте, на котором сидят. Вот где бы пригодились ручные гранаты, но их не было ни у нас, ни у немецкой пехоты.

После того как Бунтин и Ершов скрылись за сараем бригадного стана, я, Забуга и несколько посыльных бросились следом за командованием спускаться в овраг. На подъеме я заметил, как рикошетировали пули вокруг, как радом со мной посыльному в спину попали три пули и вырвали белую вату телогрейки, а он упал замертво. Видимо, закончились патроны в магазине у немецкого автоматчика, и я успел перевалиться за каменную изгородь, но которой тут же прошла новая очередь. Пустой пулемет мы оставили в овраге, разбив приклад. Броском на полусогнутых мы успели забежать за сарай, где находились командир с начальником штаба. Невдалеке разорвался снаряд, и у Бунтина от попадания осколка потекла кровь на виске. В панике он заорал: “Начальник штаба, принимайте у меня командование полком, я ранен”. Последний, как попугай, продублировал во всю глотку: “Лебединцев, назначаетесь начальником штаба полка, организовать оборону и ни шагу назад”. В это время Забуга спустился по пожарной лестнице и доложил Ершову, что скоро танки сомкнуться, и мы останемся в окружении в селе. Бунтина потащил адъютант и его сожительница. Я показал примерное направление выхода из села и предложил Ершову бежать вместе, но он задал мне самый глупый вопрос: “А ты меня сможешь вынести, если ранят?” Я махнул рукой и бросился под откос, перебежал улицу и оказался на околице с небольшим подъемом. В это время зарычала “катюша” и вокруг начали рваться ее снаряды. С этого раза мне навсегда запомнился шквал огня, которого так боялись немцы».

В одном из своих последних писем к Д.И. Салтыкову бывший разведчик Д.И. Сергиенко о тех январских днях свидетельствовал:

«В ночь с 13 на 14 января 1944 года воины нашей дивизии шли всю ночь, преследуя противника под сильным мокрым снегом. На рассвете вышли на окраину села Босовка тогда Киевской области, а в настоящее время Черкасской. Разведка доложила, что враг закрепился и ждет появления наших войск, чтобы ударить неожиданно. Поступила команда остановиться и занять оборону. Перешли овраг, очень устали, промокли насквозь, сутки не спали и не отдыхали. Бойцы попадали прямо в мокрый снег и тут же уснули. Привал длился недолго. Рано утром меня разбудил посыльный из разведотдела штаба дивизии и передал приказание мне и лейтенанту Гусеву срочно прибыть к начальнику разведки Череднику. Когда мы явились в штаб, майора Чередника там не было. Сказали, что он на передовой и велел подождать. Мы вышли на улицу и услышали, как на переднем крае поднялась сильная стрельба и до нас донесся шум танков. По тревоге прибежали штабники. Среди них находились командир дивизии и начальник разведки. Они скомандовали: “Быстро погрузить на транспорт штабное имущество!” Все, кто с нами был, спешно стали выносить ящики и грузить на повозки. Когда все уложили в сани, коноводы подвели лошадей, запрягли, усадили сверху штабников и уехали за село. Шум танков и стрельба усилились, они быстро приближались к расположению штаба, мы поспешно спустились в ложбину, но которой начали отходить.