В последние годы батя совсем ожесточился, а как выпивал, так сразу начинал качать права, снимая ремень с гвоздя в зале, прилюдно демонстрируя собутыльникам, что сыновья боятся его и уважают. Пьянки в нашей квартире не прекращались никогда, превращаясь в мерзость с блевотой, грязными сношениями с бомжихами, криками, драками, поножовщиной. Некогда чистая квартира, горячо любимая покойной матерью, представляла собой притон – грязный, с тараканами, пропитанный пивом, этиловым спиртом, самогоном, вонью и грязью. Особенно осенью в период дождей. Тогда лучше было ночевать в подъезде на лестнице, чем там.

Участковый, как что случится, сразу к нам. Отец имел привычку тащить все, что видел. Особенно детские коляски и велосипеды. Имел привычку валить на нас, называя «подлецами» и «воронятами». Как-то пытался меня заставить украсть велосипед друга, чтобы ему продать и выпить, убеждая, что никто не узнает. В наказание за непослушание он избил малого и не позволил вызвать врача.

Конченая мразь.

Как же я ненавидел его. Ненавидел, презирал и надеялся, что когда-нибудь он захлебнется своей выпивкой, и тогда наша жизнь с Глебом не была бы столь жалкой и невыносимой.

Воспоминания рвали изнутри. До сих пор не мог спокойно вспоминать. Вены рвались, заливая внутренности ядом, стоило только подумать о своем детстве.

Я не мог нормально учиться. Одноклассникам было смешно, когда лютой зимой приходил в порванных кроссовках, в старой отцовской куртке, которая не застегивалась, и приходилось стягивать ремнем. И что особенно тогда задевало – скидывание на мою парту остатков еды. Я все выкидывал, хоть жрать было нечего. Но это было поводом для насмешек и гнилых прозвищ.

Сколько себя помнил, столько и дрался, не желая слышать в свой адрес злые слова. Меня стали бояться, молчали, но участковый уже стал ходить ко мне по жалобам родителей, дети которых были старше на несколько лет, желая наказать за то, что «нищий ублюдок» порвал дорогую куртку их чудесного ребенка и побил его за правду.

Когда в школу пошел малой, мне пришлось пойти подрабатывать, чтобы его не гнобили, как меня. Сам испытал, но для него такого не хотел. Я брался за любую работу для своего возраста, увеличивая годы, чтобы хоть как-то прокормить и приодеть малого. Денег, что получал отец, мы не видели. И никому до нас не было дела. Только охали и с сожалением качали головой раз в год, когда являлись с проверкой. Странно, я так надеялся, что нас заберут, но нет, оставляли этому подонку, давая очередной шанс, обрекая нас жить в аду.

А потом отец начал заставлять меня работать для его нужд, угрожая расправой над братом. Меня он не трогал, после того как ответил, схватившись за нож. Я был постоянно на взводе, каждый новый день встречал с ненавистью и мыслью, что без меня батя взвалит все на Глеба, и он сломается. Только это останавливало от побега.

В коридоре послышались спокойные размашистые шаги. Знал, что гость по мою душу.

– Ты зачастил, – произнес, не оборачиваясь, когда дверь открылась, наполняя комнату резким запахом туалетной воды. От Беркута всегда несло за километр, что считал минусом, учитывая характер его деятельности, но тем не менее он считался лучшим в своей работе.

Что странно, не опасался стоять к нему спиной. Уже нет. И не потому, что окреп. Понял, что Беркут преследует другие цели. Только вот какие?

Коренастый мужчина в кожанке и черных кожаных брюках направился ко мне и бросил связку ключей, борсетку и смартфон на тумбочку. На несколько секунд я заострил внимание на своих вещах, которые спрятал в бардачке закрытой машины, и произнес:

– Как?

– Не так легко, как казалось. Уверен, ты мне благодарен.

Я кивнул, но не поднялся, продолжая сидеть. Уже было лучше, но тяжело двигаться.

Мужчина подошел к окну, наблюдая за мерзкой погодой, а потом сухим тоном произнес:

– Тебя ищет Глеб.

– В курсе, – грубо выдал, не собираясь разговаривать с ним на эту тему. Наши отношения его не касаются.

– Не пора ли вам поговорить? – он повернулся ко мне, пронизывая гневом и непониманием.

– А ты кто, чтобы давать мне советы?

– Его лучший друг, если ты вдруг забыл, – процедил Беркут и отвернулся.

Молчал, прекрасно зная об этом и не желая дальше продолжать эту тему. Беркут для Глеба как старший брат, а я враг и убийца. Надо же… как бывает.

Некоторое время он стоял, а потом сухо произнес:

– Жена Высокова сегодня ночью скончалась. Ему нужна девчонка, чтобы умаслить тестя, который считает, что Алена – это ребенок его дочери. Уверен, после похорон он начнет действовать.

Смотрел в одну точку, прикидывая в голове примерные действия этой мрази. Наймет лучшего, чтобы убрать ее так, чтобы никто не видел. Или…

Отвлекся от мыслей, когда Беркут подошел к двери. Он повернул ручку и бросил мне:

– Мы в расчете.

Лишь кивнул, зная, что больше его не увижу. Надеялся на это. Не понимал, почему он посчитал себя должным, но он вытащил меня с того света и не сдал никому.

Беркут помог мне, потому что я вытащил его младшую сестру из-под педофила. Когда она пропала, уже через час он вышел на меня и сбросил данные и где ее в последний раз видели. Я был поблизости, и только это спасло испуганную девчонку от насилия и смерти.

Посмотрел на смартфон и взял в руки, включая его, желая проверить почту с заказами. Через пять минут с недовольством смотрел на экран, в полной уверенности, что на днях поступит заявка от Высокова. Зная эту гниду, он пойдет к тому, с кем уже работал и кто его не подвел.

Тогда мы встретимся и… поговорим.

Послышался стук, и в палату вошла хрупкая девушка невысокого роста в голубой форме. Медсестру звали Василисой, а ласково «волшебницей», насколько успел услышать. Она улыбнулась и смущенно выдавила:

– Добрый вечер! Пройдите, пожалуйста, в процедурный кабинет на перевязку.

Я кивнул, а она развернулась, чтобы уйти, но, увидев открытую балконную дверь, которая не давала всем покоя, что раздражало, направилась к ней, планируя закрыть, но я громко произнес:

– Оставьте открытой.

Девушка вздрогнула и смутилась, а затем скованно улыбнулась и пошла из палаты, заглядывая в следующую, что отчетливо слышал через стену.

Через десять минут открыл дверь в свою палату. Лениво приблизился к окну, отмечая, что дождь пошел еще сильнее. Заметив боковым зрением мигание на смартфоне, подошел к тумбочке, чтобы взять его, активируя и читая сообщение от Лотовой:

«Выздоравливай. Надеюсь, мы больше не встретимся».

С яростью перевел внимание на окно, подавляя желание разбить смартфон об стену, просто швыряя его на кровать. Закрыл глаза, управляя эмоциями, понимая, что если не успокоюсь, то сорвусь к ней для разговора, научить, как нужно говорить «спасибо».