— Ну, добро, добро: скажи мне, что за люди приходили сюда и что делали?

— Один из них ребенок — маленький, тоненький, худенький; его и от земли почти не видать. Он бродил около куриального кресла и, верно, унес то, что ты спрашиваешь, пока я занялся с другим.

— А кто был другой? Какого рода человек? Солдат, казалось, воодушевился; он начал говорить быстрее и решительнее.

— Другой! Да такой силы я еще не видывал!

— Откуда ты это знаешь?

— Сначала он подошел ко мне и заговорил ласково, приветливо, спросил, не холодно ли мне, не устал ли я, стоя тут целую ночь Дело уж шло к утру. Я вдруг вспомнил, что мне приказано бить всякого, кто подойдет. Я тотчас сказал ему, чтоб он шел прочь, а не то я проткну его копьем.

— Хорошо! Так надо! Ну, и что же он?

— Я отошел шага на два и потряс копьем; а он вдруг бросился на меня, вырвал у меня из рук копье, переломил его на своем колене, как ломают тростник, и закинул лезвие в одну сторону, а древко — в другую. Вот смотри, лезвие воткнулось в землю в нескольких шагах от меня.

— И ты не наказал его за наглость? А где же твой меч?

Германец, на лице которого опять была написана полнейшая невозмутимость, спокойно показал на соседнюю крышу и холодно произнес:

— Меч он туда забросил; гляди, лежит и теперь на черепичной крыше, вот там! Эк, куда он хватил-то! — прибавил он не без простодушного удивления.

Корвин взглянул и действительно увидал на крыше большой и тяжелый меч германца.

— Да как же ты отдал его, безмозглый?

Солдат покрутил усы с недовольным видом и произнес:

— Отдал! я не отдал. Кто его знает, как он взял его, да и забросил. Тут не обошлось без нечистой силы.

— Сила-то тут есть, да не та, тут сила твоей непроходимой глупости, — сказал Корвин с досадой, которой сдержать не мог. — Ну, а потом что?

— А потом мальчишка, который бродил около столба, отошел, и молодой силач оставил меня и ушел с ним. Оба точно сгинули в потемках.

«Кто это сделал? — думал Корвин. — Не всякий мог решиться на такую дерзкую проделку». И, обратясь к германцу, он вдруг закричал:

— Почему же ты не поднял тревоги, не разбудил стражу, не бросился в погоню?

— За кем это? За ними-то? Да кто их знает, кто они, может колдуны. Мы с колдунами драться не беремся. Кроме того, доска цела; мне дали стеречь доску — вот она!

— Варвар тупоумный, — пробормотал Корвин, — ничего не втолкуешь в его пустую голову. Ну, товарищ, — продолжал он вслух, — это дело недоброе и обойдется тебе недешево; разве ты не знаешь, что совершено преступление?

— Преступление? Как так? Надпись, что ли, преступление?

— Не надпись, а то, что ты недосмотрел, позволил подойти к доске людям, не знавшим пароля.

— А с чего ты это взял? Они подошли и сказали пароль.

— Как сказали? — воскликнул Корвин.

— Да так сказали.

— Стало быть, они нехристиане?

— Этого я не знаю, они подошли и громко сказали: «Номен императорум»[7]

— Как?

— «Номен императорум».

— Ах ты, несчастный! — закричал Корвин. — Да ведь пароль был не тот. Пароль «нумен императорум», то есть «божественность императоров».

— Ну, уж этого я не знаю. Я не мастер говорить по-вашему; «номен» или «нумен» — по-моему, все одно.

Корвин задыхался от бешенства. Он упрекал себя, зачем поставил на часы идиота-варвара вместо умного и ловкого преторианца.

— Тебе придется ответить за это перед начальством, — сказал Корвин глухо, — а ты знаешь, что оно тебе не спустит.

— Хорошо, хорошо, только и ты и я равно подначальны и, стало быть, равно виноваты. Корвин побледнел и растерялся.

— А коли виноват, — продолжал германец, который оказался не столь глуп, как думал Корвин, — так сам и выкручивайся. Спасай меня и себя. Ведь тебе будет хуже, чем мне. Надпись поручили тебе, а мне поручили доску. Доска ведь вот она! Целехонька!

Корвин задумался.

— Вот что, — наконец сказал он, — беги и спрячься. Никому не показывайся несколько дней, а мы скажем, что на тебя напала ночью толпа, что ты защищался и, вероятно, тебя убили. Сиди дома, а я уж достану тебе пива вволю.

Солдат не стал долго раздумывать и тотчас ушел. Через несколько дней на берегах Тибра было найдено тело германца. Предположили, что он был убит в ночной схватке в каком-либо загородском кабаке, и дело предали забвению. Как это случилось, мог бы рассказать Корвин. Покидая Форум, он внимательно осмотрел доску, столб, на котором она висела, и землю вокруг. Он нашел только небольшой нож, который, как ему казалось, он где-то видел, и заботливо спрятал его, силясь припомнить, у кого именно он его видел.

Когда настало утро, народ толпой повалил к Форуму. Все хотели собственными глазами увидеть страшный декрет, но обнаружили только голую доску. Впечатление, произведенное на толпу, было различным. Одни возмущались дерзостью христиан; другие потешались над теми, кому поручено было вывесить эдикт; некоторые не могли не удивляться мужеству христиан, но большинство осыпало их ругательствами и распалялось против них еще большей ненавистью.

Во всех публичных местах, в банях, в садах только и говорили, что о пропаже эдикта. В банях Антонина, где собиралось высшее римское общество и молодежь, также велись оживленные разговоры.

— Какая дерзость, — говорили светские щеголи и важные лица , — украсть декрет!...

— Да это что! Убить бедного солдата — вот дерзость, достойная одних христиан! Чем виноват солдат? Он исполнял свой долг, его приставили охранять эдикт, он и охранял его.

— Неужели убили? — восклицал женоподобный молодой патриций, постоянно любовавшийся собою и своим нарядом.

— Как же, убили... тело нашли... весь изранен, смотреть страшно! Какое зверство!

— И какая низость! Сто на одного! Одни христиане способны на такую низость.

— Они на все способны. Не будет здесь ни спокойствия, ни благоденствия, пока не истребят их всех до единого.

— Травить их зверями! — завопил один.

— Жечь на огне! — крикнул другой.

— Резать, где бы ни попались! — подхватил третий.

— И все это было не так, — важно произнес пожилой человек с надменным лицом, стоявший в стороне, — тут было не нападение, а колдовство. Мне рассказывал очевидец, что к солдату подошли две женщины; он пронзил одну из них мечем, — меч прошел сквозь нее и не ранил; тогда он, испугавшись, — да и кто бы не испугался! — обернулся к другой и пустил в нее свое копье. Копье прошло насквозь через ее тело и полетело дальше. Тогда эта женщина бросила в лицо солдата горсть какого-то зелья, и солдата понесла по воздуху невидимая сила. Она занесла его далеко на крышу одного храма, и нынче утром его нашли там спящим на самом ее краю. Я уж не знаю, как это боги спасли его от смерти. Одно движение, и он бы упал и разбился. Добрые люди, увидев его утром, приставили лестницу, влезли на крышу и осторожно разбудили его. Солдат рассказывал все сам. Один мой приятель видел лестницу, по которой он благополучно слез. Ну, не позор ли, что этих колдунов еще не истребили, и что они могут проделывать такие штуки? После этого никто не может ощущать себя в безопасности, ни вы, ни я...