Нет. Лучше я сама умру, но подобного не допущу.

— Что ж, — сказала я. — Значит, быть по сему. Как ни крути, а троих человек я все же убила. Ненамеренно-несчастный случай… но они все равно умерли. А ведь каждый о чем-то мечтал… семьи, опять же… Ты все знаешь о долгах, Сброд, и о том, что их следует отдавать. Разве не будет справедливо, если я поплачусь за содеянное? Лишь бы с тобой ничего не случилось…

Он произнес какое-то слово на своем языке. Оно звенело яростью, страхом и унылыми колокольчиками и ударило по глазам вспышкой холодного аквамарина, вынудив меня замолчать. Сумасброд выпустил мои плечи и отступил, и я с запозданием поняла, что в своем желании отдать за него жизнь больно ранила его. Его природу составляло долженствование, полная противоположность альтруизму.

— Ты не станешь этого делать ради меня, — проговорил он с холодной яростью, впрочем, сквозь нее я вполне расслышала напряжение и страх. — Не станешь разбрасываться своей жизнью только из-за того, что тебе не повезло и ты попала под горячую руку, когда эти олухи начали свое топорное «расследование». Или из-за этого себялюбивого мерзавца, который у тебя в доме живет… — Он сжал кулаки. — И никогда — слышишь, никогда! — не смей больше предлагать мне подобного!

Я только вздохнула. Я совсем не хотела обидеть его, но ему действительно не имело смысла торчать в царстве смертных, мирясь с принятыми здесь мелочными принципами поведения. Не имело смысла — даже ради меня. Я должна была заставить его это понять.

— Ты сам так сказал, — проговорила я. — Однажды я умру все равно, и этого никак нельзя отменить. Ну и какая разница, когда это произойдет — сейчас или лет через пятьдесят? Я…

— Разница есть, — зарычал он. — Не смей говорить мне, будто разницы нет!

В два широких шага он пересек комнату и снова сгреб меня за плечи, да так, что его видимый облик пошел рябью. На мгновение он замерцал голубым светом, потом все вернулось, только по лицу заструился пот. Его руки дрожали. Он так старался переспорить меня, что ему было по-настоящему плохо.

Я понимала, что мне следовало теперь сказать и сделать. Я уже сталкивалась с таким Сумасбродом и знала за ним эту свирепую, опасную, всепожирающую жажду любить меня. Любить, невзирая на боль, которой были чреваты подобные отношения. Он был прав; ему бы влюбиться в какую-нибудь богиню; на что ему хрупкая смертная девица, готовая чуть что помереть? Бросить меня было бы его самым разумным поступком за целую вечность. И что с того, что, позволив ему уйти, я сделала бы самый тяжкий в своей жизни выбор?..

В общем, мне следовало его оттолкнуть. Брякнуть что-нибудь жуткое, произнести слова, назначенные разбить ему сердце… Вот это было бы самое правильное. Еще бы сыскать в себе достаточно сил для такого поступка.

Увы! Хотела бы я быть такой сильной, как надлежало!..

Сумасброд поцеловал меня. О благие боги, до чего сладко… В этот раз я остро ощутила его — спокойный, переливчатый аквамарин, грани честолюбия — все, что две ночи назад он удерживал при себе. Я вновь услышала перезвон колокольчиков. Аквамарин вливался в меня, тек сквозь меня… Когда Сумасброд выпустил меня и отстранился, я ухватилась за него и вновь притянула к себе. Он прижался лбом к моему лбу и на долгое мгновение замер, дрожа; он тоже знал, что ему следовало делать дальше. Он взял меня на руки и отнес обратно на груду подушек.

Мы и прежде много раз занимались любовью. Наверное, идеальными наши соития нельзя было назвать — какой там идеал, ведь я смертная, — но получалось все-таки здорово. И лучше всего — когда Сумасброд томился воздержанием, вроде как сейчас. В таких случаях он просто терял голову, забывал о моей смертности и о том, что ему надо бы сдерживаться. Говоря так, я не имею в виду его мужскую силу, вернее, не только ее. Иногда, забывшись, он уносил меня в такие места и показывал такие видения, которые смертным на самом деле незачем видеть. Чего только я не насмотрелась, когда он терял бдительность!

Когда он забывался, это было опасно, но мне нравилось. Нравилось думать, что я дарила ему подобное наслаждение. Сумасброд был из числа младших богов, но срок его жизни все равно измерялся не десятилетиями, а тысячами лет; временами это заставляло меня беспокоиться, соответствую ли я такому, как он. Но в подобные ночи, когда он всхлипывал и стонал, прижимаясь к моему телу, а потом, на пике страсти, принимался сверкать, точно бриллиант, — я понимала, насколько глупы мои опасения. Конечно, я соответствовала ему, ведь он любил меня. И в этом было все дело.

* * *

Потом мы просто лежали во влажной тишине поздней ночи, выдохшиеся и ленивые. Я слышала, как перемещались по дому — на нашем этаже и этажом выше — другие обитатели. Смертные слуги, божественные домочадцы Сумасброда, возможно, особо уважаемый клиент, имевший редкую привилегию покупать товары напрямую. В жилище моего возлюбленного не было внутренних дверей: богорожденные считали, что от них одни неудобства. Так что, вероятно, наши стоны и вскрики слышали все. Ну и пускай.

— Я тебя не слишком помял? — задал Сумасброд свой обычный вопрос.

— Нет, конечно, — тоже как обычно, ответила я и услышала его традиционный вздох облегчения.

Я лежала на животе, расслабленная и довольная, и в сон меня пока не клонило.

— А я тебя? Не помяла?

Он, опять же по обыкновению, рассмеялся. Потом некоторое время молчал, отчего я невольно вспомнила наш с ним предшествующий спор и тоже утратила охоту разговаривать.

— Тебе все равно придется уехать из Тени, — произнес он наконец.

Я промолчала: а что тут скажешь? Он не собирался покидать царство смертных, потому что без него меня сразу убьют. Если я покину Тень, меня тоже могут убить, но в этом случае шансов выжить все-таки больше. Все зависело от того, насколько твердо превит Римарн вознамерился меня истребить. За пределами города Сумасброду труднее будет меня защищать: повеление Госпожи запрещало богорожденным покидать Тень — Сумеречная госпожа опасалась безобразий, которые они могли учинить в мире. А вот у ордена Итемпаса в каждом более-менее крупном городе имелось по Белому залу. И тысячи жрецов с послушниками в любом уголке мира. Если Римарн исполнится решимости заполучить мою голову, спрятаться от такой армии будет невозможно.

Сумасброд утверждал, что так уж лезть из кожи Римарн не станет. При всем том, что я была легкой добычей, добраться он желал вовсе не до меня.

— У меня есть кое-какие связи вне города, — сказал Сумасброд. — Я договорюсь, чтобы они для тебя все устроили. Домик в каком-нибудь тихом селении, один-два охранника… Тебе там будет хорошо и спокойно, уж это я обеспечу.

— А мое здешнее имущество как же?

Его взгляд ненадолго утратил сосредоточение.

— Я уже послал своего брата о нем позаботиться. Пока что мы все сложим здесь, а потом переправим в твой новый дом с помощью магии. Твои соседи даже не заметят, что ты съехала насовсем.

Вот так, быстро и аккуратно. А ведь это рушилась вся моя жизнь.