Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правит эта власть так, словно людей в стране вообще нет, непрерывно переступая через все запреты, обязательные в любом обществе. Отныне упор на грубую силу, на страх расправы заменяет право и права… Никто не посмеет ни подняться против лжеконституции, ни усомниться в узурпации власти. За автоматами и танками спряталась эта власть, представляющая жалкие 10–15 % населения – в подавляющем большинстве своем тех самых людей, что принимают участие в присвоении государственной собственности на средства от разбоя, подлогов, наркотиков или спекуляций, которые давно уже стали вполне законным способом получения прибыли.
(Ю. Власов. там же)
священник Владимир Переслегин
Внидоша воды до души моея Иона, 2,6
Тонкая, в волос трещина не видна на фасаде храма. Но специалист знает: если эта волосная трещина просматривается от цоколя до свода и выше, дело серьезное. Ставят маяки и замечают: трещина раскрывается. Почему? Возможно, дал просадку фундамент – под ним разуплотнился грунт. Следствие плохой ли отмостки и дренажа, подмокания ли стен из-за худой кровли, поднятия ли грунтовых вод и т. д., – общая и главная причина чаща всего – вода.
Трещина расширяется, здание «трещит», деформируется, но стоит благодаря огромному запасу прочности. Нагрузка перераспределяется с «висячих» частей сводов на обжатые, рабочие участки стеновых конструкций, те передают ее, добавляя собственную тяжесть не просевшим фундаментам, засевшим в прочном материке.
Разрушений нет, но угрожающие признаки начавшийся деформации налицо. Но быть может, не только возрастающие статические нагрузки от убывающей под воздействием воды прочности опор, но и динамические – от неких колебаний и ударов послужили причиной их возникновения?
Конечно. Молотилки и бульдозеры в разоренных обителях, метро под храмом, наконец, снаряды в войну и динамит в мирное время… Но перейдем от образов и аналогий к предмету.
Храм – Святая Церковь. Камень в Ее основании – Христос. Фундамент Ее – вера в Воскресение Его, вера мучеников. Будет время, – говорил преп. Серафим Саровский, – когда главнейшему догмату веры Христовой не будут веровать. Тяжелые воды нашего времени, воды глубинного неверия Его Личному, а, значит, и своему личному Воскресению – суть грунтовые воды, точащие, вымывающие крепость фундамента.
Но и удары.
Я считаю, что дело такой неописуемой жестокости и бесчеловечия, как методичный, аккуратный расстрел из танковых пушек в центре Москвы здания с находящимися в нем женщинами и подростками, тысячами людей (неважно, каких), расстрел безответный, показательный, глумливый, – с предельной откровенностью, как никогда и нигде раньше показал миру лицо Человекоубийцы. Это колоссальная динамическая нагрузка, это страшный удар по Церкви.
Все факты доказаны, есть сотни свидетельств: расстреливались безоружные, расстреливались подряд, без разбору, все, кого совесть, или убеждения, или просто сострадание, или просто даже случай завели в этот Дом. Но не бандой уголовников, а людьми, облеченными высшей властью, от Бога им данной, – силой государства, в котором мы живем, то есть с нашим участием. И дело здесь не в наших политических симпатиях или антипатиях, а в том, что эти люди расстреливали безвинных – то есть Самого Христа. Того самого, Которого мы принимаем в Святых Тайнах, властью Которого совершаем Святые Таинства, Которого мы призываем в молитвах за бого служением и дома. Я надеюсь, что эта христология – не новая, но самая что ни на есть древняя, святоотеческая и православная. «Как вид разрушения приводит в содрогание чувственную природу, так нравственную природу приводит в сугубый трепет и смятение вид незаслуженного страдания», – говорит митрополит Московский Филарет, разумея страдания неповинными не в отношении к Богу, перед Которым только страдания Христа, мучимого за беззакония наши, неповинны, но – в отношении к себе и своим делам, в том смысле, о котором сказано Апостолом: да не кто от вас пострадает яко убийца или как тать, или яко злодей (1 Петр. 4, 6).
Оцепленные и расстреливаемые в Белом Доме и вокруг него четвертого октября люди – подростки, священники, журналисты, уборщицы и другой персонал Дома, милиционеры из его охраны и т. д. – не были убийцами, ни даже хулиганами. Не они стреляли в демонстрантов, не они даже били стекла в «Останкине» накануне. Это были жертвы – люди, убийство которых не мотивировано формальной логикой. То есть безвинные именно в том смысле, о котором митрополит Филарет говорит, что их страдание вызывает «сугубый трепет и смятение».
Именно это чувство трепета и смятения, иначе сказать, сострадания членам Христовым лежит в основе христианского благочестия. «В неизреченном таинстве соединил он нас с собою и соделал членами тела своего» (св. Исаак Сирин). «Болит ли один член – страждет все тело», – говорит Апостол (1 Кор. 12, 26). Еще Исаак Сирин: «для чего желаешь и домогаешься созерцания пре жде любви, когда Божественный Павел отверг оное без любви? ибо, сказав, что делание заповедей служит мне препятствием к созерцанию, явно похулил ты любовь к ближнему и предпочел ей созерцание, и вожделеваешъ (хочешь) видеть его там, где оно не усматривается». О том же – Златоуст: «Хочешь почтить тело Христово? Не презирай, когда видишь Христа нагим… и что пользы, если здесь почтишь его шелковыми покровами, а вне храма оставишь терпеть холод и наготу… Христос, как бесприютный странник, ходит и просит крова, а ты, вместо того, чтобы принять его, украшаешь пол, стены, верхи столбов…. а на Христа, связанного в темнице, и взглянуть не хочешь». «Хочешь ли видеть жертвенник милосердного? Жертвенник этот создан из самых членов Христовых. и тело самого Владыки служит тебе жертвенником. Благоговей перед ним: на теле Владычнем ты совершаешь жертвы. Этот жертвенник страшнее и нового, а не только древнего жертвенника. …А между тем почитаешь тот жертвенник, который принима ет Тело христово, и унижаешь этот жертвенник, который есть само Тело христово, и не обращаешь вни мания, когда он разрушается. такой жертвенник ты можешь видеть везде, – и на улицах, и на площадях». Жалость к этим созданиям Божиим, которых разрывали на куски танковые снаряды, которые сгорали внутри этого здания заживо от действия зажигательных снарядов, превращавших закрытые помещения в крематорий (свидетельство военного специалиста), невозможно признать эти смерти должными только лишь в силу того, что произведены они законной властью (в отличие от обычных уголовных убийств, признание необходимости и законности которых от нас не требуется), – это все, говорим мы, и есть проявление в нас конкретной, а не мечтательной любви к ближнему как к Христову члену.
Этот расстрел можно сравнить со случаем из жизни святого старца Силуана, о котором он сам рассказывает так: «…одно срубленное и очищенное дерево быстро катилось по откосу на человека. я видел это, но от великой скорби не мог ему крикнуть: «Уйди скорей»; у меня заболело и заплакало сердце, и дерево остановилось. Человек этот был для меня чужой: я не знал его, и если бы это был родной, то, думаю, вряд ли остался бы я жив». «срубленные и очищенные дерева» в виде танковых снарядов не катились сами собой, но прицельно направлялись ближними. Это приводило к массовым смертельным исходам. Будь Силуан Афонский свидетелем сего, не остался бы жив, умер бы от скорби за народ, из сострадания, от невозможности пережить такое. Это и есть любовь до смерти, желающая умереть и умирающая за ближнего, та любовь, которую принес на землю Христос. Я знаю, что многие в этот день не хотели, не знали, как жить дальше, что им легче было бы умереть, чем жить, и это диктовалось чувством любви ко Христу и Его правде. Люди, безразличные ко Христу, проявляли себя в обратном – в мудром, взвешенном совете Каиафы о предотвращении гражданской войны и достижении национального согласия ценой решительных мер в отношении лиц, чья вина не доказана («лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» — Ин. 11, 50), в чувстве удовлетворения: перенесена тяжкая операция, будем жить! – когда погибельный для народа совет Каиафы приведен в исполнение; в призывах к некоей молитве о единомыслии к тем, кого эта кровь разделила, как кровь Христова – молитве, по существу, иудеохристианской, отметающей реализм Божественного Воплощения. Не говорим о глумлении и злорадстве многих, православных по имени.