– Две недели, не меньше, – ответила Ольга Павловна.

– Четыре дня, – тоном, не терпящим возражения, отрезалпремьер. – Сегодня у нас среда, значит, в конце недели полный отчет мне настол. В понедельник утром я должен иметь всю информацию.

– Мы не успеем.

– Собери специалистов, пригласи экспертов, вызови людей избанков, в общем, делай все, что тебе нужно. Но четыре дня – максимум. И тотолько потому, что два дня из них выходные.

– Хорошо, – кивнула Пархоменко, – постараюсь уложиться вчетыре дня. У вас все?

– Да.

Она повернулась, чтобы выйти.

– Ольга, – позвал ее премьер-министр.

Пархоменко обернулась.

– Это важно, – сказал ей Ермакович, – постарайся успеть. Впонедельник я должен выступить в Верховной раде, уже имея все документы.

– Хорошо, – кивнула она, выходя из приемной.

Ермакович вернулся в свой кабинет, где уже томился ничего непонимавший Онищенко.

– Семен Андреевич, – сразу начал премьер, – постарайтесьубедить Раду перенести обсуждение этого вопроса на понедельник. Если нужно, ясам позвоню Литвинцу. Мне необходимо несколько дней, чтобы все проверить.Скажите, что вы согласны и на создание парламентской комиссии, и на проверкудеятельности кабинета министров. Только дайте мне время до понедельника. Чтобыя мог подготовиться и выступить.

– Будет трудно, – предупредил Онищенко, – но мы постараемся.Я поговорю с лидерами фракций. У нас есть несколько более важных вопросов, чемэтот бредовый запрос. Но мы все равно обязаны его рассмотреть.

– Обязательно, – согласился Ермакович. – Я вообще не люблюуклоняться от встречного боя. Вы же знаете мой характер.

– Знаю, – улыбнулся Онищенко, – поэтому люди вам и верят.

В этот день Петр Петрович приехал на работу, как обычно, ктрем часам дня. Ресторан открывался в полдень, но в это время гостей почти небывало, а те, кто успевал забежать, ограничивались порционным борщом,оставшимся со вчерашнего дня, легкими закусками или чашечкой кофе. Настоящиегости появлялись в «Шинке» после семи – постоянные клиенты, приехавшие в Киевиностранцы и собственные «звезды», решившие загулять. Наливайко был опытнымспециалистом и знал, когда именно ему следует появляться на кухне. Тем болеечто, кроме него, там постоянно дежурили несколько поваров, готовых выполнитьлюбую прихоть даже случайно забежавшего в ресторан клиента.

При входе Петр Петрович обратил внимание на испуганное лицошвейцара, обычно вальяжного и невозмутимого.

– Что случилось? – поинтересовался он.

– Из милиции приехали, – пояснил швейцар. – Опять всехтрясут. Уже в третий раз за последнюю неделю. Только эти нервные очень. Чего-тоищут.

Наливайко пожал плечами и прошел дальше. Он услышал шум икрики, доносившиеся с кухни, и поспешил туда. Любой непорядок на кухне – этовсегда персональная вина шеф-повара. Но стоявший у дверей высокий мужчина непустил туда Петра Петровича.

– Не положено. Идет обыск.

– Я шеф-повар, – гордо заявил Наливайко, – и это моя кухня.

– Да хоть сам президент, – лениво отозвался незнакомец, –сказали никого не пускать.

Петр Петрович обиделся. Конечно, он не президент, но накухне человек самый главный. Но спорить с этим охламоном не стал, решив, чтонужно найти директора и высказать ему все, что он думает. Наливайко рассерженноповернулся и увидел бежащего по коридору Овчаренко.

– Меня не пускают на кухню, – с гордым видом испанскогокабальеро пожаловался ему Петр Петрович. – Я снимаю с себя всякуюответственность за сегодняшний обед. Посетители останутся недовольными. Такогоне бывает, чтобы шеф-повара не пускали на его кухню.

– Погодите, – замахал руками трусливый Овчаренко, – ониработают у нас с самого утра. Приехали целой бригадой, человек восемь. Ипроверяют все помещения. Ищут какие-то документы. Даже меня из кабинетавыгоняли.

– И вы это терпите? – загремел Наливайко. – Так нельзяобращаться с профессионалами. Я сегодня же напишу заявление и уйду от вас. Меняуже приглашали в другие рестораны. Специалист с моей квалификацией быстронайдет себе работу.

– Не спешите, – забормотал Овчаренко, – мне кажется, что ониищут какие-то важные документы. И я думаю, что они не из милиции. Тех, которыераньше приезжали, я видел. И следователя прокуратуры я знаю. По-моему, этагруппа из службы безопасности. Вы меня понимаете, Петр Петрович? И местныхсотрудников милиции с собой не взяли…

– Черт знает что, – взмахнул руками Наливайко. – Пойдупосижу в вашем кабинете. Но в любом случае нужно отменить все сегодняшниезаказы, закрыть на вечер ресторан. Мы все равно ничего не успеем. А где моилюди?

– Они в зале. Нам приказали никого не выпускать.

– Безобразие. – Наливайко еще раз взмахнул руками и, немногоуспокаиваясь, спросил: – Ваш кабинет свободен?

– Да, – кивнул Овчаренко, – можете там подождать. Думаю, онискоро закончат. Вы же понимаете, что я не мог им помешать.

Петр Петрович повернулся и гордо зашагал по коридору, необращая больше внимания на семенившего за ним мелкими шажками директора. В кабинетеОвчаренко он немного успокоился и даже выпил рюмку хорошего коллекционногоконьяка, который директор держал у себя для особо важных гостей. Несколькопридя в себя, Наливайко включил телевизор, чтобы узнать последние новости.Именно в это время в кабинет директора вбежал завхоз, который искал ПетраПетровича.

– Мы погрузили все ваши халаты и фартуки, вечером отправимих в стирку, – сообщил он.

– Хорошо, – согласился Наливайко. Он любил, чтобы на кухнецарила идеальная чистота и все работники были в белоснежных халатах и фартуках.Фартук. Неожиданно он вспомнил о водительских правах, которые нашел на полу.Как же он мог про них забыть? Он же положил тогда эти права в карман фартука.Петр Петрович вскочил со стула, чтобы поспешить на кухню и сообщить об этихдокументах. Тогда он не стал о них говорить, опасаясь, что у него отнимут идорогие часы. Но теперь часы давно дома, а про водительские права он совсемзабыл. Нужно предупредить, чтобы они достали эти права из его кармана. Хотя…

Он снова сел на стул. Выпил еще рюмку коньяка. Говорят, чтоконьяк улучшает кровообращение. Наливайко подумал, что сегодня коньяк помогаетему мыслить. Значит, документы остались в его кармане. Но про них никто незнает. Никто не видел, как он поднял их с пола, положил к себе в карман.Значит, никто и не мог об этом рассказать. О потерянных правах может знатьтолько сам убийца, который выронил их, когда убегал через кухню. Если они ужесхватили убийцу, то он мог об этом вспомнить. Но зачем им эти документы, еслиони его схватили? А если не схватили? Наливайко посмотрел на бутылку коньяка иналил себе третью рюмку. Коньяк нужно пить из большого пузатого бокала, но вкабинете директора таких не было.