– Я все сделаю, как ты попросишь.

– Знаю, – улыбнулась Беатриче. – А теперь слушай меня. Остаток путешествия ты проведешь на носилках. Ты можешь шевелить руками, поворачивать голову вправо и влево – но больше ничего! Постарайся не двигать ногами и не поднимать голову. И ни в коем случае не садиться. Ты меня понял?

Асим кивнул.

– Я попрошу, чтобы тебя отнесли в нашу кибитку, – поднявшись, сказала Беатриче. – Ясмина позаботится о тебе и поможет скоротать время в пути. Она знает много всяких историй и с удовольствием тебе их расскажет. Ты любишь истории?

Юноша кивнул.

– Мурат, Кемаль! – позвал Асим братьев. – Вы слышали, что сказала Зекирех? Несите меня в кибитку.

– Но умоляю вас, будьте предельно осторожны. И ради всего святого, только не споткнитесь!

Братья подняли с земли носилки и медленно, рассчитывая каждый шаг, понесли их к кибитке. Малек взял Беатриче за руку и отвел в сторону.

– Скажи честно, что с моим братом? – тихо спросил он. – Ты ведь ему не сказала всей правды. Поскольку здесь нет его отца с матерью, я как старший брат несу за него ответственность. Говори все как есть!

Беатриче перевела дух. Ей хотелось сказать Малеку всю правду. Но как это сделать?

– Асим сломал позвоночник, – начала она. – Но угрозы для жизни нет, и серьезных нарушений – тоже. Но если в то время, когда будут срастаться кости, он сделает неправильное движение, тем более, если упадет – последствия могут быть тяжелыми.

– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю…

– Скажу яснее: одно неловкое движение – и он может стать парализованным. На всю жизнь.

Малек побледнел как мел.

– Калека? – в ужасе зашептал он. – Аллах всемогущий, не допусти этого! Мои родители и так были против, чтобы он ехал с нами в Газну. Они согласились только потому, что Асим слезно умолял их отпустить его с нами. Я обещал, что с ним ничего не случится. Если он на всю жизнь останется калекой… Я никогда себе не прощу этого. Как я посмотрю родителям в глаза? – Он сильно сжал ей плечо. – Умоляю тебя: сделай все, что в твоих силах, чтобы уберечь Асима от такой судьбы.

– Все, что могла, я уже сделала, Малек. Теперь судьба Асима в руках Аллаха. Проси Его о милости и помни о том, что я тебе сказала. Пока не срастется позвоночник, Асим должен соблюдать покой. Потом он снова сможет весело бегать, будто ничего и не случилось.

– Клянусь Аллахом и всеми святыми: если мой брат выздоровеет, я щедро вознагражу тебя. Ты получишь титул Великой Целительницы всех времен и народов.

– Оставим этот разговор, Малек. Подождем, когда Асим поправится.

– Да, да, конечно. Я только хотел…

– Буду тебе очень признательна, если ты дашь мне лошадь. Асима разместили в кибитке, а идти за ней пешком мне бы не хотелось.

Лицо Малека залилось краской.

– Конечно. Ты сейчас же получишь одну из лучших лошадей! – Перед тем как уйти, он снова пожал ей руку, приложив ее к своему лбу. Этот благоговейный жест она наблюдала лишь со стороны внуков по отношению к деду и бабке или со стороны учеников – к своим учителям. – Благодарю тебя, Зекирех. Да благословит Аллах тебя и твоих потомков!

– Малек! – крикнула ему вслед Беатриче. Он остановился и удивленно посмотрел на нее. – Мое настоящее имя – Беатриче.

Стоя на площадке башни, Али аль-Хусейн в подзорную трубу смотрел на звезды. Город мирно спал. Торжественные празднества по случаю рамадана, когда шумная толпа под аккомпанемент барабанного боя следовала по улицам, освещенным тысячами факелов, наконец подошли к концу. Три ночи подряд Али не мог наблюдать за звездами. Но теперь перед ним снова открывался непостижимый вид звездного неба. Однако загадочного созвездия в форме глаза он не увидел. Огромное сияющее око смотрело на него с высоты в тот вечер, когда Саддин привел в его дом Мишель. С тех пор он каждую ночь поднимался на башню, чтобы найти его на небосклоне, пристально глядя в подзорную трубу, пока от усталости не начинали болеть глаза. Но все было напрасно.

Он потерял покой и сон и даже стал сомневаться, существует ли это созвездие и не приснилось ли оно ему. Рассудок подсказывал, что это мог быть мираж, похожий на те, что иногда видят странники в знойной пустыне. Нечто подобное, по-видимому, произошло и с ним: события того дня так всколыхнули его мысли и чувства, что вызвали галлюцинацию. Огромное сияющее око он воспринял как утешение, словно оно обещало ему обрести столь долгожданный покой.

Тем временем на небосклоне стали гаснуть первые звезды. Скоро взойдет солнце. Продолжать искать созвездие не имело смысла. Оно исчезло, испарилось. Словно кто-то начертил мелом его изображение на ночном небе, а потом стер. Если оно вообще там было!

Али стал разбирать свою трубу и, вынимая линзы из латунной трубки, вдруг понял, что и завтра не сможет устоять перед искушением подняться на башню. Протерев драгоценные линзы, он завернул их в бархат и уложил в деревянный ящик вместе с латунной трубой. Если бы на свете нашелся такой человек, которого можно было бы спросить о созвездии! Увы, в Казвине астрономов не было и в помине. Эмир из религиозных убеждений отвергал эту науку, изгнав их из города, а те немногие карты звездного неба, что были у Али, не могли прояснить картины. Правда, он поручил торговцам книжных лавок поискать для него и другие карты. Пока безрезультатно. К тому же это и небезопасно. Если по городу расползутся слухи о его причастности к колдовству и черной магии, ему не миновать изгнания из Казвина.

Разумеется, Али помнил совет Саддина обратиться к еврею – торговцу маслом. Но когда он наконец решился и послал гонца в его лавку, то получил ответ: Моше Бен Леви не может его принять. Остальные послания, которые Али отправил торговцу, либо остались без ответа, либо были возвращены с пометкой, что если Али желает купить масло, то пусть приходит в положенное время.

Али потерял всякую надежду. У него сложилось впечатление, что евреи вообще неохотно общаются с людьми другой веры. Для него было непостижимо, как Саддину удалось сблизиться с Моше Бен Леви.

Надо отдать должное: там, в Бухаре, в руках кочевника сходились многие нити – начиная от воровских банд и заканчивая придворными эмира.

Али бросил взгляд на дверь. Там, у входа на башню, лежал умирающий Саддин. Тела убитых на следующее же утро забрали их соплеменники, чтобы похоронить по всем правилам. В тот же день слуги уничтожили все следы, оставшиеся после бойни. Но каждый раз у этой двери Али мерещился кто-то, олицетворяющий собой кровавую месть. Иногда он поднимался сюда и днем, чтобы взглянуть, не осталось ли следов крови кочевника на каменном полу башни.

– Господин, – сказал Махмуд, заглядывая в дверь. – Девочка только что проснулась. Она зовет вас.

– Сейчас иду, – ответил Али, удивляясь поведению слуги. Махмуд ни разу не произнес ее имени. Он даже не посмотрел ей в лицо, словно боялся малышку.