— А я и не знала, что в городе вообще бывают ведьмы, — призналась Тиффани. — Мне когда-то рассказывали, что ведьмой можно стать только на твёрдом камне, а все говорят, будто город построен на слякоти и липкой грязи.

— И на каменной кладке, — весело добавила госпожа Пруст. — На граните, и мраморе, на кремневом сланце и разнообразных осадочных породах, дорогая моя Тиффани. На скалах, что скакали, и прыгали, и текли, когда мир рождался в огне. А видишь булыжную мостовую? На каждый из этих камней когда-то пролилась кровь. Повсюду, куда ни глянь, скала и камень! Повсюду, куда ни проникает взгляд, — камень и скала! Представляешь себе, каково это — всеми костями ощутить внизу, под тобою, живые камни? И что же мы делаем из этого камня? Дворцы, замки, и мавзолеи, и надгробия, и роскошные особняки, и городские стены, да мало ли что! И не только в этом городе. Город возводится на себе же самом и на всех городах, что были до него. Ты можешь вообразить, каково это — прилечь на древние плиты и ощутить, как мощь скалы поднимает тебя и удерживает на плаву, сколько бы ни тащил к себе мир? И сила эта — моя, я вольна ею воспользоваться, всею, до последней капли, каждым камешком, тут-то и начинается колдовство. Эти камни живут своей жизнью, и я — её часть.

— Да, — кивнула Тиффани, — я знаю.

Внезапно лицо госпожи Пруст придвинулось к ней совсем близко, страшный крючковатый нос едва не касался её собственного, тёмные глаза пылали огнём. Матушка Ветровоск умела внушать страх, но, по крайней мере, матушка Ветровоск была по-своему красива. А вот госпожа Пруст — ни дать ни взять злая ведьма из волшебных сказок: лицо словно проклятье, голос — лязг железной печной заслонки, захлопнувшейся за ребёнком. Все заполняющие мир ночные страхи, вместе взятые.

— Ах, ты знаешь, юная ведьмочка в миленьком платьице, вот, значит, как? И что же ты такое знаешь? Что ты знаешь на самом деле? — Госпожа Пруст отступила на шаг и моргнула. — Выходит, больше, чем я ожидала, — проговорила она, смягчаясь. — Земля под волной. В самом сердце мела — кремень. Да, верно.

Тиффани в жизни не встречала в Меловых холмах ни одного гнома, а вот в горах они попадались на каждом шагу, обычно — с тачкой. Они покупали и продавали, а для ведьм мастерили мётлы. Очень дорогие мётлы. С другой стороны, ведьмы покупали их крайне редко. Мётлы передавались по наследству, через поколения, от ведьмы к ведьме; иногда требовалось заменить рукоять или поставить новые прутья, но всё равно это была та же, прежняя метла.

Тиффани получила свою от госпожи Вероломны. Метла была неудобная, небыстрая, а под дождём иногда норовила полететь задом наперёд. При виде неё гном, начальник в лязгающей, гулкой мастерской, покачал головой и со всхлипом втянул воздух сквозь зубы, словно один вид этой штуки непоправимо испортил ему день и бедняге, того гляди, придётся уйти и хорошенько выплакаться.

— Так это ж вяз, — возвестил гном равнодушному миру. — Низинное дерево, этот ваш вяз, тяжёлое, неповоротливое, а тут ещё эти жуки-древоточцы, как же без них. Этот ваш вяз, он древоточцам ужас до чего подвержен. Молния ударила, значит? Кто б удивился, это ж вяз! Вяз их, молнии, вроде как притягивает. И сов тоже, если на то пошло.

Тиффани кивала, усиленно делая вид, что и сама не лыком шита. Удар молнии она придумала, потому что правда, пусть и ценная штука сама по себе, звучала слишком уж глупо, постыдно и невероятно.

Рядом со своим коллегой материализовался ещё один гном, похожий на первого как две капли воды.

— Надо было ясень брать.

— Точно, — мрачно отозвался первый гном. — С ясенем не прогадаешь. — Он ткнул в злополучную метлу пальцем и снова вздохнул.

— Похоже, в основании гриб-трутовик завёлся, — предположил второй гном.

— Вот уж не удивлюсь — от этого вашего вяза чего угодно ждать можно, — подтвердил первый.

— Послушайте, вы можете её просто подлатать на скорую руку, чтобы я смогла добраться до дома? — воззвала Тиффани.

— Мы ничего не «латаем», — высокомерно заявил первый из гномов (ну то есть вышину мерки следовало воспринимать в метафорическом смысле). — Мы работаем по индивидуальным заказам.

— Да мне только несколько новых прутьев поставить, — в отчаянии воскликнула Тиффани и, напрочь позабыв о том, что собиралась утаить правду, взмолилась: — Ну, пожалуйста! Я же не виновата, что Фигли подожгли метлу!

Вплоть до этого момента на заднем плане в гномьей мастерской было достаточно шумно: несколько десятков гномов трудились за своими верстаками, к разговору особенно не прислушиваясь. Но внезапно повисла тишина, и в тишине этой на пол с грохотом упал один-единственный молот.

— Когда вы говорите «Фигли», вы ведь имеете в виду не Нак-мак-Фиглей, госпожа? — уточнил первый гном.

— Именно их.

— Этих, безбашенных?., а говорят ли они… «раскудрыть»? — медленно переспросил он.

— Да практически через слово, — подтвердила Тиффани. И, подумав, что надо бы внести в разговор чуть больше ясности, добавила: — Они мои друзья.

— Ах, вот как? — отозвался гном. — А сейчас кто-нибудь из ваших маленьких друзей здесь присутствует?

— Ну, вообще-то я велела им пойти отыскать одного моего знакомого молодого человека, — объяснила Тиффани. — Но думаю, сейчас они в пабе. А в городе много пабов?

Двое гномов переглянулись.

— Ну, сотни три, наверное, — промолвил второй гном.

— Так много? — удивилась Тиффани. — Тогда, думаю, они явятся за мной никак не раньше, чем через полчаса.

И тут первый гном прямо-таки взбурлил весёлым доброжелательством.

— Куда подевались наши хорошие манеры? — воскликнул он. — Для подруги госпожи Пруст — всё, что угодно! Я вам вот что скажу: мы с превеликим удовольствием предоставим вам экспресс-сервис даром и безвозмездно, включая прутья и смазку, причём совершенно бесплатно!

— «Экспресс-сервис» означает, что сразу после вы отсюда уйдёте, — решительно заявил второй гном. Он стянул железный шлем, обтёр изнутри носовым платком и вновь водрузил на голову.

— О да, именно, — подхватил первый гном. — Сразу и безотлагательно; «экспресс-сервис» означает именно это.

— Ты, значит, с Фиглями дружишь? — промолвила госпожа Пруст, как только гномы спешно занялись метлой Тиффани. — Друзей у них немного, я так понимаю. Но, раз уж речь зашла о друзьях, — продолжила она, внезапно переходя на светский тон, — ты ведь уже познакомилась с Дереком, верно? Это, между прочим, мой сын. Я повстречалась с его отцом в танцевальном зале, где освещение оставляло желать. Господин Пруст был человеком добрым; он всегда любезно уверял, что целоваться с дамой без бородавок — всё равно что есть яйцо без соли. Он упокоился двадцать пять лет назад, от хризмов. Мне страшно жаль, что я не смогла ему помочь. — Лицо её прояснилось. — Но, к вящему моему счастью, у меня есть Дерек, отрада моей… — она замялась, — моих зрелых лет. Юноша многих достоинств, милочка. И, скажу я тебе, повезёт той девушке, которая попытает удачи с юным Дереком. Он всецело предан работе, а уж как внимателен к деталям! Представляешь, он каждое утро сам, своими руками, настраивает все подушки-пердушки — и если что не так, ужасно переживает. Такой добросовестный! Когда мы занимались разработкой нашей преуморительной коллекции бутафорских собачьих какашек «Жемчужины мостовой» — она вот-вот в продаже появится, — Дерек неделями ходил за городскими собаками с блокнотом, совком и таблицей цветов, ни одной породы не пропустил, лишь бы всё воспроизвести в точности. Очень дотошный юноша, чрезвычайно опрятный, и зубы все свои. И с кем попало не общается… — Госпожа Пруст с надеждой и не без робости глянула на Тиффани. — Что, не сработало?