Сегодняшнее состояние страны и национальную задачу он определяет так: «Мы пытаемся избавиться от груза прошлого – я имею в виду наследие социалистической системы – и одновременно обрести то, что составляет хребет демократического капитализма. И в этом процессе, откровенно говоря, мы видим, как нередко худшие черты социализма не просто выживают, но и вступают в союз с худшими чертами самого примитивного капитализма. С катастрофическими, естественно, результатами».

Он уповает на то время, когда прошлое утратит силу над будущим и «станет действительно нашей историей».

Мило Джуканович, 40-летний президент Черногории, – политик до мозга костей. Это у него на лице написано. Он начинал как комсомольский вожак, был любимым учеником Милошевича. В этом качестве он вышел на первую позицию в черногорской политике. Он сохранил это место, осторожно и постепенно перейдя в оппозицию к сильному человеку Югославии, постоянно балансируя при этом между угрозами пробелградского переворота и прямого вторжения югославской армии. Трудно сказать, чего тут было больше: искусства политического маневрирования или везения – руки у Милошевича каждый раз были связаны чем-то более важным. Так или иначе, война до Черногории не докатилась даже боком – практически единственной из всех республик бывшей титовской Югославии. В конечном счете Джуканович просто пережил белградского властителя. Правда, когда все остальные республики уже стали независимы, Черногория все еще находилась в состоянии некой унии с Белградом. Впрочем, сейчас уже совсем условной и ограниченной даже по сроку. 14 марта в Белграде Джуканович подписал с новыми сербскими властями соглашение о принципах перестройки отношений между Черногорией и Сербией. Оно совершенно недвусмысленно: через три года уже ничто не помешает Черногории формально объявить о своей независимости.

Мило Джуканович осыпает этот документ такими комплиментами, что места для сомнений не остается. «Это пример новой балканской реальности». «Ясный знак, что десятилетний югославский кризис, который начался в типично балканском стиле, может закончиться в европейском стиле». И, наконец, совсем откровенно: «Соглашение покончило с югославской иллюзией, которой Милошевич искусно манипулировал целое десятилетие. Старые европейские государства Черногория и Сербия вернулись на европейскую сцену под своими собственными государственными именами. Черногория пошла на уступку, согласившись отложить референдум о своем статусе… Однако тем самым она получила гарантии Европейского союза, что решение, которое будет принято на референдуме через три года, будет уважаться».

В некотором роде вся югославская история последнего десятилетия началась с Милана Кучана. В 1971 году он также занимал первый пост в Словении, правда, тогда он назывался первый секретарь ЦК Союза коммунистов. И именно он объявил о независимости своей страны, после чего обвал было уже не остановить – впрочем, самой Словении удалось вывернуться из-под камнепада.

Маленькая двухмиллионная национально однородная республика всегда была в Югославии самой развитой и как бы на отшибе. Помню, какой удачей двадцать лет назад было купить югославские горные лыжи «Элан» – единственные современные лыжи, оказавшиеся доступными в СССР, а заиметь в доме плиту или холодильник югославской марки «Горение» было просто счастьем для советской домохозяйки. На самом деле это были словенские фирмы. У них была замечательная особенность: они ни в чем не уступали международным конкурентам – ни в качестве, ни в дизайне, ни в маркетинге. Как будто бы социализм на них не распространялся. Они играли по мировым правилам. Достаточно сказать, что лицом «Элана» был несравненный Стенмарк. Как уж эти словенцы ухитрились разглядеть будущего короля слалома и вовремя поставить на него, одному Богу известно, но гениальный швед им никогда не изменял.

В Словении плохо скрывали, что федеративная участь им в тягость. Уровень экономического развития, уровень жизни – здесь все было выше, чем у собратьев по нужде. География, история, конфессиональная традиция (словенцы – католики), бытовая культура сближали скорей с Австрией, чем с остальной Югославией. И когда появился шанс, Словения им воспользовалась. Части Югославской народной армии по приказу из Белграда немедленно двинулись на Любляну, но тут о своей независимости объявил Загреб, и военную кампанию против Словении пришлось свернуть. Так легла карта в этом жестоком балканском покере, что война в Хорватии спасла Словению, а каждая следующая война, которая разгоралась по соседству, давала дополнительные гарантии от огня.

Сейчас Словения воспринимается в Европе как образцовая среди стран переходного состояния. Экономические и политические реформы проходят быстрей, чем у других, и с наименьшими издержками. Для тех, кто вырвался из социалистических цепей, как бы они ни назывались – СССР, Варшавский пакт или Социалистическая Федеративная Республика Югославия, – нынче есть два главных приза: быть принятыми в Европейский союз и в НАТО. Словения – в самой первой группе кандидатов на прием и туда, и сюда, и ключевые решения, вероятно, состоятся уже в нынешнем 2002 году*.

*В 2004 году Словения вступила и в ЕС и в НАТО.

Впрочем, все относительно. Несколько десятков словенских интеллектуалов, назвавших себя «убежденными словенскими европейцами», опубликовали манифест, в котором как раз утверждается, что Словения отстает от своей европейской мечты. И причина тому – непоследовательные реформы. Вот главные пункты обвинения. У власти остались бывшие коммунисты. Основные решения принимаются узким кругом людей, сформировавшихся во времена однопартийной системы. Процесс приватизации проведен таким образом, что те, кто владел монополией на политическую власть, сумели конвертировать ее в экономические привилегии. Таким образом, утверждает эта группа ученых, писателей, публицистов, прежний режим на самом деле выжил – как в плане персоналий, так и в методах функционирования. Духовно-интеллектуальная оппозиция хотела бы более решительного и более громкого разрыва с прошлым. 61-летний президент Кучан, бессменно и уже два срока возглавляющий республику, – ее самая видная мишень.

Из выступления президента Кучана я процитирую лишь две фразы. Об «агрессивных национальных популизмах», которые «чувствуют себя как дома лишь в затхлой провинциальной ксенофобской атмосфере». И о политиках, которых «будущее застигло барахтающимися в сетях порочной идеи национальной исключительности» и «черпающих свои силы в национальных травмах и мифах». Выступление, увы, было заочным. В самый канун конгресса IPI Милан Кучан попал в больницу. Однако острой дискуссии на конгрессе не состоялось не только поэтому.

Мой старый приятель – австрийский публицист Пауль Лендвай – на язык ему лучше не попадаться. Когда ему надоедает слушать политические речи, он обычно их суммирует так: ложь такая густая, что ее можно резать ножом…

Высокопоставленные ораторы из критического региона говорят подчеркнуто правильные вещи. Верят ли они сами в то, что говорят?

Между лидерами молодых балканских государств – бывших югославских республик, – похоже, сложился невольный консенсус по многим позициям отношения к тому, что произошло. Здесь только я должен сделать важную оговорку. Сербские лидеры на конгрессе представлены не были. Их приглашали, но они приглашением не воспользовались. За этим существенным исключением, никто из новых лидеров не скорбит о «стране, которую мы потеряли». Для всех независимость – желанная цель и естественное достижение. Все считают распад закономерным. СФРЮ держалась послевоенной магией имени Тито, тоталитарной структурой компартии и штыками Югославской народной армии. Когда эти обручи спали, от единства ничего не осталось. Другое дело, что страна нуждалась в цивилизованном разводе, на который вожди той поры оказались катастрофически неспособны.