В общем, это был генерал Дэвид Петреус – самый именитый американский военный следующего десятилетия. Задним числом моя ошибка оказалась очень плодотворной.

Этот урок нужно повторять как «Отче наш».

В югославской трагедии распада к нам вернулись сразу Вторая мировая и Средневековье: четыре войны одна за другой, сотни тысяч убитых, миллионы беженцев и перемещенных лиц, трехлетняя осада Сараева, напоминающая то ли осаду Константинополя, то ли блокаду Ленинграда, расстрел Сребреницы, похожий на Орадур – Лидице – Хатынь, этнические чистки, выжженная земля… К избранным страницам из уже забытого старого добавилось и нечто новое – «гуманитарные бомбежки» объектов в Белграде, интервенция миротворцев, авантюра мироустроителей, решившихся ввести норму силой. Балканы – не самое благополучное место на земле, но все же это не хуту – тутсиленд, а Европа. И все это происходило на наших глазах и длилось десятилетие. Чем заканчивается эта декада варварства, соревнование сбесившихся национализмов и противоречивых попыток международного сообщества остудить их, осудить, посадить на цепь, навести порядок?

Выслушать сразу несколько первых лиц региона, безусловно, испытание, но и профессиональная удача. Ежегодный конгресс Международного института прессы (IPI) на этот раз собрался в столице Словении Любляне, и вулканическая балканическая тема естественным образом вышла на первый план. Профильную тему прессы оставим за скобками, хотя и в ней нетрудно найти лыко в строку. Как выразился Вольфганг Петрич, «деструктивная роль, которую сыграли государственные медиа в том, что война пришла сначала в Словению, затем в Хорватию, Боснию и Герцеговину и в конечном счете в Югославию, хорошо документирована».

Бывший посол Австрии в Белграде, 55-летний Вольфганг Петрич последние три года занимал пост Высокого представителя в Боснии и Герцеговине. На русское ухо название поста звучит диковато, но в нем не столько северокорейской помпезности, сколько европейской бюрократической недосказанности. Высокий представитель – скромный титул для Верховного Протектора, Дейтонского Диктатора, «благожелательного диктатора», как сам Петрич в шутку, но, по-моему, всерьез назвал свою функцию. С габсбургской хваткой, но и с демократическим тактом австрийский дипломат администрировал в государствообразующем эксперименте с непредсказуемым финалом. Местные чиновники играли в националистические игры, почти в открытую противодействуя возвращению «чужих» беженцев, и в один прекрасный день в конце 1999 года он уволил 22 чиновника сразу. Хорватский сопрезидент БиГ Анте Джелавич попытался было провозгласить «хорватское самоуправление» в Герцеговине, и его немедленно постигла та же участь. Как и руководство Hercegovaska Banka, тайно субсидировавшего хорватский сепаратизм.

Сам Петрич не без удовольствия называет эту цифру – 63 фигуры, которые он отправил в отставку за три года своего правления. С еще большей гордостью он упоминает двести с лишним законов и поправок в законы, которые он подписал, создавая легальную базу демократического многонационального государства. Но самое важное, по его словам, это то, что необходимость подобного авторитарного способа руководства постепенно сокращается. Созданные институты власти уже не парализованы национализмами, как это было поначалу, и потихоньку обретают некоторый прагматизм и эффективность.

Три года назад введение на всей территории БиГ автомобильных знаков единого образца казалось, да и было на самом деле фантастическим достижением. Сейчас правительство БиГ приняло решение перевести на единые образцы все основные документы, удостоверяющие личность, включая паспорта. Это на практике шаг к единому гражданству, а оно подвергалось сомнению даже теоретически. Местные конституции двух «энтитетов», входящих в БиГ, признавали гражданами лишь «своих»: в Республике Сербской – только сербов, в Федерации Боснии и Герцеговины – только босняков и хорватов. В 2000 году Конституционный суд БиГ объявил эти статьи не соответствующими «большой» конституции.

Все это можно считать символами. Реальным и действительно неотразимым доказательством перемен могут и должны стать две вехи. Когда главные военные преступники будут выданы трибуналу в Гааге – это будет означать, что в глазах собственного населения они перестали быть героями или, другими словами, что националистический амок утратил свое действие… И когда их жертвы – беженцы – смогут вернуться к своим очагам.

Караджич и Младич все никак не составят компании своему старшему партнеру Милошевичу на скамье подсудимых. Приходится ждать. Хотя оживившееся в последнее время движение по этапу в Гаагу, включая «добровольную сдачу» некоторых весьма знатных обвиняемых, говорит о том, что, может быть, ждать осталось не так уж и долго. А вот ситуация с беженцами, по словам Петрича, уже существенно улучшилась.

Вплоть до 1999 года цифры возврата были близки к нулю. В 2000 году отмечен первый и существенный прогресс – 67 тысяч беженцев, вернувшихся в места былого проживания. Речь идет о подлинно трудном возвращении – в местности, где они составляли меньшинство. В 2001 году это число возросло на треть, достигнув 92 тысяч. Такими темпами, оптимистически подсчитывает Петрич, проблема возврата беженцев может быть в основном решена за четыре года. Помнится, два года тому назад настроения в международных кварталах Сараева были куда печальней.

Конечно, и после этого никуда не денутся существенные проблемы безработицы, структурной перестройки, экономического развития. Однако же, лишь преодолев эти два непреодолимых перевала, можно надеяться, что дорога необратима.

Кстати, есть еще и третий показатель прогресса – масштабы военного присутствия международных сил в проблемном регионе. Худо-бедно оно сокращается, как количественно, так и качественно. К концу нынешнего 2002 года в SFOR в Боснии останется 12 тысяч человек (сейчас 19 тысяч, а в 1995 году, когда операция только началась, их было 60 тысяч). В Косове 50-тысячный KFOR появился в 1999 году. Сейчас их 38 тысяч, а к концу 2002 года останется 33 тысячи. Эвакуируется тяжелое вооружение – в нем уже нет прежней нужды. Большая война отступила.

Стипе Месич, 67-летний президент Хорватии, проделал головокружительный жизненный путь. Он был последним президентом Федеративной Югославии. (После Тито президентство СФРЮ было коллективным – или номинальным – и переходило от республики к республике. На 1991 год как раз пришлась очередь Хорватии.) Потом был первым премьером независимой Хорватии. Потом спикером. Потом никем. С Туджманом его соединяли сложные отношения. В 1971 году сидели вместе в тюрьме, выйдя на свободу, сотрудничали, затем далеко разошлись, что и стоило ему места в политике. Два года назад, после смерти друга-врага, Стипе Месич неожиданно для всех выиграл президентские выборы. О первом президенте второй президент независимой Хорватии не говорит ничего плохого, однако позиционируется как политик, желающий демонтажа туджмановского наследия.

Он говорит о «чрезмерном национализме, который явно непригоден», и даже с сарказмом – о «людях, которые сделали национализм своей профессией». Он, кажется, не боится темы сербского меньшинства и сербских беженцев – безусловно, самой острой темы в хорватской политике после того, что́ хорватская армия сотворила в Сербской Краине, раздавив эту самопровозглашенную республику и выгнав 150–200 тысяч сербов. Он утверждает, что «скорейшее возвращение сербов – в интересах Хорватии». И даже, что «любой хорватский политик, который выступает за дискриминацию сербов, проводит политику этнических чисток». У него очень корректный взгляд на то, что «национальные меньшинства – это благо», что они «должны стать мостом сотрудничества между страной, в которой они живут, и страной, в которой их народ составляет большинство».