– Я с тобой.

– Ни за что. И не спорь. Ложись в постель. Давай-ка... Я точно помню, где мы сидели, и к тому же возьму фонарик. Ну-ка, вытирайся, я дам тебе «Овалтин» или еще чего-нибудь, и ложись. Давай-ка поскорей!

Я не часто бываю строга с Филлидой, но в таких случаях моя сестра поразительно покладиста. Вот и сейчас она поднялась и улыбнулась дрожащими губами.

– Ты ангел, честное-пречестное слово. Мне ужасно стыдно за себя, но все равно ничего не поделаешь, я не успокоюсь, пока не получу его назад... Послушай, у меня идея: может, позвонить Годфри и попросить его сходить? Ох, нет, он ведь говорил, что вернется поздно, помнишь? А как насчет Макса Гейла? Это ведь некоторым образом его вина, это он проглядел косметичку... Мы могли бы позвонить ему и спросить, не видел ли он ее, а тогда ему просто ничего не останется, кроме как вызваться сходить и посмотреть...

– Не собираюсь просить Макса Гейла об одолжении.

На этот раз Фил обратила внимание на мой тон. Я торопливо добавила:

– Лучше я сама схожу. Ей-богу, мне совсем не трудно.

– А не боишься?

– Чего тут бояться? В привидения я не верю. Да и потом, на улице совсем не так темно, как кажется отсюда. Небо все в звездах. Думаю, у тебя найдется фонарик?

– Да, на кухне, на полке возле двери. Ой, Люси, ты святая! Я ни на миг не засну, пока эта гнусная стекляшка не будет в безопасности в своей коробочке.

Я засмеялась.

– Надо тебе брать пример с меня и покупать украшения сама знаешь где. Тогда сможешь терять их на пляже, сколько влезет, и не бояться, что Лео тебя побьет.

– Если бы я думала, что дело ограничится этим, – сказала Филлида, понемногу приходя в себя, – то, верно, была бы только рада. Но главное, это его мать.

– Знаю. И тетушки. И кардинал. Не начинай снова их всех перечислять, моя девочка. Я прекрасно понимаю, они запилят тебя до смерти. Но не волнуйся. Я принесу тебе «Овалтин», и твой ненаглядный бриллиант будет лежать у тебя под подушкой, не успеешь и глазом моргнуть. До скорого.

Лес был недвижен и тих, прогалина залита звездным светом. При моем приближении лягушки поплюхались в воду. Теперь от пруда доносился лишь легкий плеск и шелест листьев лилий, покачивающихся на покрывшейся рябью воде.

На миг я остановилась. Да, я сказала Филлиде, что не верю в привидения, и отлично понимала, что бояться нечего, но сейчас даже ради спасения собственной жизни не смогла бы бросить взгляд на то место, где вчера видела Янни. По коже у меня пробежал холодок, волосы встали дыбом, как у ощетинившейся кошки.

В следующее мгновение я услышала тихий звук пианино и подняла голову, прислушиваясь к доносящейся из-за деревьев слабой, замирающей мелодии.

Эти музыкальные фразы были мне знакомы – я слышала их вчера вечером. Несомненно, именно они заставили меня невольно остановиться и вспомнить о бедном Янни.

Призрак исчез. Тропинка на пляж стала самой обычной тропинкой. Но я повременила спускаться в бухту, а медленно, так, словно вместо воздуха дышу водой, начала красться по дорожке к Кастелло.

У края розового сада я остановилась, прячась в тени. В воздухе висел тяжелый, пьянящий аромат роз. Музыка звучала яснее, но все равно как-то приглушенно, точно доносилась из дома, а не с террасы. Я узнала очередной отрывок – простенькую, лиричную мелодию, которая внезапно спотыкалась и обрывалась, как пропущенная в темноте ступенька. От этой мелодии мне сделалось тревожно на душе. Через некоторое время пианист остановился, начал заново, поиграл еще примерно с полминуты и снова остановился, чтобы вернуться на несколько тактов назад. Он повторял одну и ту же длинную музыкальную фразу несколько раз подряд, пока наконец не перескочил через трудное место. Музыка снова полилась без запинки.

Когда пианист опять прервался, я расслышала бормотание голосов: четкие, хорошо поставленные реплики Джулиана Гейла и неразборчивые ответы Макса. Потом пианино снова заиграло.

Так значит, он был там и работал. Они оба были там. Словно выяснив все, что хотела – что бы на самом деле ни привело меня сюда, – я повернулась и с помощью фонарика нашла дорогу обратно по тропинке от Кастелло, через прогалинку, где впервые повстречала Макса Гейла, и вниз по неровным ступеням к бухте.

После непроглядной тени леса на пляже казалось светло как днем. Идти по плотному полумесяцу белого песка было легко. Выйдя из-под деревьев, я выключила фонарик и поспешила к тому месту, где мы сидели утром. Нависавшие сверху сосны образовывали в этом уголке озерцо густой тени, такой черной, что на миг мне показалось, будто там что-то лежит. Еще одно тело.

Однако теперь я не остановилась. Я знала, что это обман зрения, игра теней, не более того, очередной призрак, от которого кожа покрывается мурашками, отпечатавшееся в памяти изображение, – но на этот раз не живого Янни, а мертвого.

Сверху негромко играла музыка. Не включая фонарика, чтобы вспышка не привлекла внимания Гейлов, я приблизилась к кромке деревьев.

Там и вправду что-то лежало. Не тень – что-то массивное, темная продолговатая фигура, до жути похожая на мою страшную утреннюю находку. И это уже не было игрой воображения.

На этот раз шок буквально сразил меня. Помню быстрый рывок сжавшегося сердца, острую, пугающую боль, от которой вся кровь в теле забилась, точно под ударами молота – совсем как рывок ноги заводит двигатель мотоцикла. Тяжелые, болезненные пульсации отдавались мне в голову, в пальцы, в горло. Руки конвульсивно сжались на фонарике с такой силой, что рычажок выключателя сдвинулся вниз и поток света выхватил из тьмы то, что лежало под соснами.

Не тело. Длинный гладкий сверток с чем-то непонятным, длиннее человеческого роста. Он лежал ровно на том самом месте, где мы сидели утром.

Я невольно прижала руку к ребрам под левой грудью. Театральный жест, но, как все театральные клише, он основан на жизненной правде. По-моему, я бессознательно пыталась удержать свое перепуганное, обезумевшее сердце, не дать ему выпрыгнуть из грудной клетки. Я простояла так, наверное, несколько минут, вся закоченев, не в состоянии ни двинуться вперед, ни убежать.

Сверток не шелохнулся. Кругом не было слышно ни звука, кроме далекой игры на пианино и слабого плеска моря.

Мой ужас медленно начал слабеть. Тело там или не тело, а оно явно не могло причинить мне никакого вреда, и – мрачно подумала я – легче иметь дело с дюжиной мертвых тел, чем предстать перед Филлидой без бриллианта Форли.

Направив луч фонарика на непонятный предмет под деревьями, я храбро приблизилась к нему.

Сверток пошевелился, и в свете фонарика ярко блеснул живой глаз. Дыхание у меня перехватило, крик уже рвался с губ, но в последнюю долю секунды я вдруг увидела, что это такое. Живое существо, но не человек. Это был дельфин.

Дитя Аполлона. Любимец Амфитриона. Морской волшебник. Выброшенный на сушу и беспомощный.