Сашка смотрел, слушал и мотал на ус. Все-таки Академии Генштаба он не заканчивал и в совещании такого ранга участвовал впервые. Если не считать прошлогоднюю войну с весью. Там был похожий расклад, но только на первый взгляд. Фении – это вам не весь. Профессиональные воины, их так просто не надуешь…

Сидели над картой до самого обеда. После которого совет быстренько свернули, благо все уже было решено. Каждый отправился заниматься своим делом. Сашка – натаскивать своих воинов… Видно, каким-то образом Ангус ухитрился-таки зацепить Сашкину память своими вопросами о символах и знаменах. Потому что когда Савинов, уже поздно вечером, добрался до постели, охрипший и уставший, упарившийся от беготни в доспехах по холмам, упражнений с мечами, перестроений и маневров, сон сразил его как удар секиры. И был тот сон непростой.

Мы летим к земле как молния,

Поминая всех святых!

Жаль, что в будущем безмолвии

Нет этой высоты!..

Из песни группы «Ария»

…Зенитки впились в них, как пиявки. Бронекорпус грохотал от ударов, словно по нему колотили исполинским молотом. В крыльях прямо на глазах с мерзким хряском появлялись рваные дыры. Сашка вцепился в рукоятки своего УБТ[52]и вжал голову в плечи. Бронестекло слева от него вдруг покрылось сеткой мелких трещин.

Передний край немецкой обороны пылал огнем. Жирный черный дым поднимался над горящими танками, окопы перечеркнула сеть воронок. Перепаханная железом земля стремительно уносилась назад. Пилот прижимал самолет к ее поверхности, сбивая прицел зенитчикам. Но «эрликоны» голодными псами вцепились в него и рвали, рвали на части. Струи трассирующих снарядов, зеленые, желтые и красные, подобно новогодним гирляндам, тянулись со всех сторон. Движок надсадно ревел, – пилот старался вырваться из-под огня, уводя поврежденный самолет от переднего края, через нейтралку, к своим.

Сашка, тот, который спал и видел во сне подбитый штурмовик,[53]краем сознания почувствовал удивление. «Почему я стрелок, а не летчик?» Но тот, который сидел в задней кабине «Ила», не удивлялся, потому что на это не было времени. Собачий лай зениток внезапно смолк. Стало тихо, но Сашка не спешил радоваться, потому что знал, ЧТО это значит! Он завертел головой – и тут же увидел то, что искал.

– Командир! – заорал Сашка. – «Худой»[54]сзади – слева и выше!

– Вижу! – ответил тот и еще сильнее прижал самолет к земле. Пулемет в руках Сашки задергался, выплевывая огонь навстречу истребителю. Но фашист оказался опытный – скользнул на крыло, ушел из-под огня вниз, туда, где его заслоняло хвостовое оперение «Ила». Штурмовик вильнул – командир пытался подставить истребитель под Сашкин огонь. Но фашист ловко повторил его маневр, едва не задев крылом землю. «Смелый, сволочь!»

Фрр! Фррр! Хрясь! Штурмовик подбросило. Кабину заполнил дым.

– Ах ты, падло! – Сашка понял, что фриц угодил очередью точно в маслорадиатор под брюхом «Ила». Двигатель завыл, теряя обороты. «Хорошо, мы без бомб, – пронеслась мысль, – иначе гореть нам бенгальским огнем!» Штурмовик резко вильнул влево. «Худой» на миг выскочил из-за заслонившего его хвоста и влип в кольца прицела. УБТ снова задергался. Сашка орал, не слыша собственного голоса. Огненные трассы – его и немецкая – скрестились. Истребитель неуклюже вильнул и врезался в землю. Шар огня вспух на месте падения и исчез позади. В ту же секунду «Ил» странно дернулся, обороты двигателя совсем упали. Земля надвинулась, рябая, рваная, и ударила в штурмовик.

Сашку оглушило, шибануло о переплет фонаря кабины. Штурмовик, как бульдозер, пропахал землю, сшибая какие-то столбики, круша проволочные заграждения, увешанные ржавыми консервными банками. Лопасти винта согнулись в бараний рог. «Ил» наконец остановился. Под капотом его что-то потрескивало и дребезжало.

– Командир! – позвал Сашка и попытался подняться. Ноги были ватные, но, кажется, держали. Кашляя от дыма, он сдвинул фонарь и выбрался на то, что осталось от крыла… И тут же присел. Через усеянное воронками поле к упавшему самолету бежали серо-зеленые фигуры. Немцы! Сашка оглянулся. Советские окопы были дальше, но и оттуда бежали люди. «Не успеют!» – подумал он и рванул фонарь кабины командира. Тот не открывался. Бронестекло потрескалось и изнутри было заляпано чем-то темным. – Командир!!! – еще раз позвал Сашка. Пилот не ответил, но, кажется, застонал. Сашка снова затряс фонарь. Совсем рядом пролаял автомат. Немецкий! Сашка выглянул из-за фюзеляжа. Фрицы были уже близко. Наши гораздо дальше – залегли. В той стороне загремел пулемет. «Вашу мать!» Савинов запрыгнул в свою кабину – откуда только силы взялись! – и ударил из «убэтэшки» по набегающим фашистам. Страшная штука – «крупняк»![55]Одного фрица так просто перерубило пополам, другому оторвало руку, и он дико закрутился на месте. Кровища из его плеча хлестала во все стороны. Остальные залегли и, что-то крича, принялись лупить по самолету из всех стволов. Звонко рявкали карабины, автоматы злобно тараторили, наперегонки заплевывая кабину свинцом. Сашка совершенно оглох, но еще несколько минут прижимал фрицев к земле. Хотя что это за боезапас для пулемета – полторы сотни патронов? Тем более что большую часть он потратил на «Мессер»!

Внезапно Сашку схватили за плечи и поволокли из кабины. Он принялся было отбиваться, но увидел – свои. Двое с автоматами пытались его вытащить, а третий колотил прикладом винтовки по командирскому фонарю.

– Спасибо, братцы! – Сашка бросился помогать бойцу с винтовкой. Вдвоем они открыли-таки фонарь… Командир сидел в пилотском кресле, сжимая побелевшими пальцами рукоять управления. В первый миг Савинов подумал, что впервые видит этого летчика. Два ордена Красного Знамени на груди, одна «шпала» в петлицах – капитан! Глаза командира смотрели прямо перед собой, и в груди его, точно напротив сердца, зияла аккуратная дырочка. «Как же так… – растерянно подумал Сашка, – ведь броня же…» И тут он понял, что смотрит на самого себя, мертвого. А потом что-то ударило его по голове…