Но мало того, что у вас нет об этом ни малейшего представления: в темном предании до вас дошла тень того неведомого, на основании чего вы считаете созерцание за худший выход, за самое колоссальное заблуждение, в какое мог впасть человеческий ум. Это для вас фантастика, буквоедство, схоластические измышления, жалкие софизмы; вы их пропускаете там, где вы их находите, чтобы поскорее добраться до результатов (т. е. до положений, которые могут быть изучены в историческом аспекте и удержаны в памяти) и, как говорят некоторые ваши представители, чтобы держаться вещей, говорящих уму и сердцу. Высокое просвещение, образование и гуманность современного философского столетия состоит именно в том, что вы освободились от этого старомодного педантизма.

Но я уважаю как раз то и стремлюсь из всех сил к тому, что вы презираете и чего вы изо всех сил избегаете. У нас совершенно противоположные мнения о том, что достойно быть целью, что пристойно и похвально; и если эта противоположность не нашла уже раньше своего выражения, то причина этому исключительно вот в чем: вы добродушно полагали, что схоластика эта является лишь временным заблуждением и что в последнем счете я также стремлюсь к тому, к чему стремились и вы, а именно: популярной, назидательной жизненной философии. Вы, правда, говорили о знамениях времени, о том, что как будто стремятся вернуть обратно старинное варварство, – которое я, правда, называю иначе, а именно: старинной основательностью, – и что просвещение и изящная литература немцев, – которые я называю поверхностностью и суетностью немцев, – недавно лишь начавшие успешно развиваться, угрожают прийти в упадок, вы это говорили, вероятно, для того чтобы предотвратить этот упадок. Становится все очевиднее, как плохо обстоит дело в этом пункте с наукоучением, так как если бы все шло согласно ему, то это варварство, конечно, вернулось бы обратно, а прекрасное просвещение было бы совершенно уничтожено.

Таким образом, постигаемая вами суть доходит лишь до веры, исходящей из рассмотрения в историческом аспекте, но не дальше. Прежде всего, у вас есть ваша собственная жизнь, в наличность которой вы потому именно и верите, что другие также верят в нее; ибо, если бы вы знали хотя бы только то, что вы живете, то уже из-за одного этого дело обстояло бы с вами совершенно иначе. И вот в потоке времени плывут разбитые обломки существовавших когда-то наук. Вы слышали, что они имеют ценность, и стремитесь выловить оттуда сколько вы в состоянии, и показываете это любопытным. Вы тщательно обходитесь с этими обломками, чтобы не разбить их, не раздавить или каким-либо иным образом не испортить их формы, чтобы передать их в неповрежденном виде вашим наследникам и наследникам ваших наследников, чтобы они, в свою очередь, могли показывать их любознательному потомству. В лучшем случае вы иногда тщательно чистите их.

Я очутился среди вас, и вы мне оказали честь считать меня своим товарищем. Вы пытались оказывать мне товарищеские услуги, хотели привлечь меня, остеречь меня, помочь мне советами. При этом у вас получилось то, о чем следует ниже: и так всегда будет происходить с вами, если только вы совершенно не откажетесь от этого занятия.

Сначала вы считали то, что я излагал, за историю, сперва за кусочки из кантовского потока, и тогда вы хотели сравнить их с вашими коллекциями; когда же из этого ничего не вышло, то, по крайней мере, за кусочки из потока эмпирической жизни. Что бы я ни говорил, в чем бы ни уверял и чего бы торжественно ни утверждал, как бы я ни пытался протестовать, вы все же не могли отказаться превращать мои научные положения в положения опыта, мои созерцания – в восприятия, мою философию – в психологию. Это еще недавно случилось в «Эрлангенской литературной газете» с одним из вас, в связи со второй книгой моего «Назначения человека», которую ведь, как я полагаю, я написал поистине ясно. Сей муж делает замечание введенному туда в качестве собеседника духу спекуляции уже за самую постановку вопроса о сознании слуха, зрения и т. д. и уже в этом вопросе счастливо открывает заблуждение. Он, со своей стороны, знает посредством слуха, зрения и т. д. без того, чтобы он знал что-либо о слухе, зрении и т. д.; и этот человек в своем роде совершенно прав. Что с вами так должно получаться, это я знаю очень хорошо и знаю также основание этому. Вы не обладаете созерцанием и не можете его добиться: для вас остается поэтому лишь восприятие, и если у вас нет и его, то у вас вообще не остается ничего. Но я бы именно хотел, чтобы у вас не осталось ничего, как я это вам дальше изложу подробнее.

Далее, вы всякий кусок считали за целый, существующий сам по себе кусок, как это обстоит с вашими коллекциями, полагали, что каждый может быть унесен отдельно и сохранен в памяти, и вы пытались произвести эту работу. Но отдельные части в том виде, как вы их охватывали, не подходили друг к другу, и вы подняли крик: «Противоречие». Это произошло с вами оттого, что у вас нет никакого понятия о синтетически-систематическом изложении, но вам известно только собрание изречений мудрецов. Для вас каждое изложение является потоком летучего песка, где каждая песчинка существует в закругленном виде сама по себе и понятна именно как песчинка. Об изложении, которое и подобно органическому и самого себя организующему телу, вы ничего не знаете. Вы вырываете из органического тела кусочек, указываете на висящие лоскутья и кричите: «И вот это должно считаться гладким и закругленным». Именно это получилось у упомянутого выше рецензента с упомянутой книгой. Знайте, или скорее, знайте не вы, а пусть знает читатель неспециалист, который, быть может, прочтет и эту страницу, что мое изложение, каким и должно быть всякое научное изложение, исходит из самого неопределенного и определяет его дальше на глазах у читателя, поэтому в дальнейшем объектам приписываются, конечно, совершенно другие предикаты, чем те, которые им приписывались вначале, и далее это изложение очень часто выставляет и развивает положение, которое оно затем опровергает, и таким путем оно посредством антитезиса движется вперед к синтезу. Окончательно определенный и истинный результат, которым оно завершается, получается здесь лишь в конце. Вы, правда, ищете ли этого результата, а путь, посредством которого его находят, для вас не существует. Для того чтобы писать вас так, чтобы это было приемлемо, нужно было бы самым кратким