Я глянул на часы. Было около восьми утра. На работу мне к половине одиннадцатого, можно бы и поваляться. Но в этот момент послышались шаги, и в комнату вошла Нина. В последний момент я прикрыл глаза, притворившись спящим, ибо пока не знал, как себя вести с женщиной, с которой провел ночь любви. Обычно после спонтанного секса с малознакомой партнершей, когда поддаешься зову плоти, а не разума, наутро чувствуешь перед нею неловкость и скованность, а здесь испытываешь эти чувства вдвойне, так как я все же непорядочно поступил, вроде как втерся в доверие к Нине и переспал с нею в корыстных целях – с ее помощью узнать, кто свистнул драгоценности у заведующей детским садом. Вот и думай теперь, то ли вину искупать, то ли в донжуана играть.

Нина обошла диван, приблизилась к окну и распахнула штору. В комнате сразу стало светлее.

– Ладно, не притворяйся, – проговорила своим хрипловатым голосом актриса. – Я же вижу, что ты не спишь.

Я открыл глаза и улыбнулся. Нина, одетая в полупрозрачный розовый пеньюар, стояла лицом к окну, расставив ноги и заложив руки за голову. Ее худенькое тело просвечивало сквозь ткань, казалось трогательно хрупким и беззащитным. «И никакая она не худая, а просто анорексично стройная, – подумал я. – Если бы страдала ожирением, лучше было бы?» Во всяком случае, никакие негативные эмоции к молодой женщине я не испытывал, более того, утром она мне нравилась не меньше, чем накануне вечером, а это значит, что вчера я не так много выпил и вполне адекватно оценивал внешние данные актрисы, когда полез к ней целоваться. Выходит, не подлец я, не втирался к Нине в доверие, а и переспал с нею не корысти ради, а для удовольствия, вот потому-то могу честно и открыто смотреть в глаза женщине, не испытывая при этом скованности и неловкости. И общаться с нею следует не как провинившемуся шалуну, а как герою-любовнику – галантно и нежно. Мудреная, однако, получилась философия, но тем не менее мою совесть она успокоила.

– У тебя глаза на затылке, и ты видишь, что я делаю?! – пошутил я, не сводя глаз с двух полушарий просвечивающихся сквозь ткань ягодиц и узкой полоской стрингов между ними.

Молодая женщина едва заметно передернула узкими плечами, что, очевидно, можно было принять за выражение недоумения, и ответила:

– Не знаю. Просто чувствую, что ты не спишь. Вставай, я тебе пиццу приготовила.

– Вау, да ты хозяйка! – рассмеялся я. – А пиццу я люблю.

Я говорил одно, а думал о другом, снова ощущая волнение и трепет, какие испытывал вчера, когда впервые обнял Нину.

– А твое чувство может тебе подсказать, что произойдет через минуту? – спросил я вдруг ставшим ломким, как у юноши в период полового созревания, голосом.

Молодая женщина повернулась ко мне и, пряча лукавую улыбку, чувственным голосом ответила:

– Разумеется!

Я ощупал взглядом худосочную фигурку хозяйки квартиры, будто оценивая, на что она годится. А что?! Если не увлекаться в постели чрезмерно выкрутасами, то имеющееся у меня в запасе время вполне можно использовать с толком.

Я сел на кровати, привлек к себе Нину и, дернув на груди завязки пеньюара, потянул его за короткие рукава вниз. Легкий шелк-шифон соскользнул с плеч молодой женщины и упал к ее ногам, как ткань со статуи в момент ее торжественного открытия в городском парке. Я еще раз окинул загоревшимся взглядом длинные худенькие ноги, узкие бедра, едва намечавшуюся, как у девочки-подростка, грудь… Ладно, будем считать, что у скульптора было мало материала для создания полноценного образа божества, и он, как поется в одной незамысловатой песенке, слепил его таким вот субтильным из того, что было.

Угадала Нина, что дальше произойдет! Я обхватил ее руками за талию, стал целовать плоский живот, грудь, плечи. А потом повалил молодую женщину на диван, лег на нее сверху и снова, как вчера, растаял в ее жарких объятиях, утонул в темных бездонных очах, опьянел от запаха душистых, свежевымытых волос.

…Оставшееся до выхода из дому актрисы время я потратил на завтрак и признание… Нет, не в любви, а… впрочем, все по порядку.

– Нина, я хочу тебе сказать… – Слова давались мне с трудом, кусок пиццы, который я откусил, с трудом проскочил в горло. – В общем, я никакой не журналист…

– То есть? – Актриса перестала жевать и вся обратилась в слух.

Я запил соком стоявший в горле кусок пиццы и поправил воротник все того же банного халата, в котором сидел на кухне.

– То есть я не работаю в журнале «Светская жизнь», – выдавил я.

Нина подняла одну свою бархатную бровь.

– А где же ты работаешь? – спросила она, отодвигая тарелку с пиццей.

– В ДЮСШ тренером по вольной борьбе. – Решение сказать правду не было спонтанным, я обдумывал его со вчерашнего дня и пришел к выводу, что мне следует откровенно поговорить с Ниной, так как к ней я почему-то испытывал доверие и надеялся на ее помощь.

Известие о том, что артистам кукольного театра не светит пиар-статья в знаменитом журнале, хозяйка квартиры восприняла на удивление спокойно.

– И для чего понадобилась трансформация из тренеров в журналисты? – поинтересовалась она, склонив голову набок, как пудель, выжидающе смотрящий на хозяина.

Я тоже отодвинул от себя тарелку с итальянским блюдом и, чтобы промочить пересохшее горло, глотнул еще соку.

– В детском саду, где вы с бригадой артистов пару дней назад давали кукольный спектакль, – тщательно подбирая слова, проговорил я, – произошла кража драгоценностей. Небезызвестная тебе заведующая «Теремком» Быстрова попросила меня в качестве частного лица найти и вернуть похищенное.

То, что в следующий момент проговорила Нина, меня сильно озадачило.

– Вот как?! – воскликнула она, тряхнув своими чудесными волосами. – Выходит, эти чертовы бриллианты все же украли?!

Я во все глаза смотрел на хозяйку квартиры.

– Ты что, знала о драгоценностях, которые зам мэра отдал на хранение Быстровой?! – спросил я подозрительно.

– И не только я, между прочим, – покривила Нина в усмешке губы. – Всей бригаде артистов, включая звукооператора Женю Малютина, было известно об этом.

– Но откуда, Нина?! – воскликнул я изумленно.

Актриса не удивилась моему признанию, но с тех пор, как я его сделал, отношение ко мне молодой женщины переменилось. Между нами будто выросла стена отчуждения.

– Женя обычно перед каждым нашим выступлением монтирует на сцене микрофоны, – глядя куда-то мимо меня, проговорила Нина. – А в гримерной – динамики. Делает он это для того, чтобы артисты были в курсе событий, происходящих на сцене, и знали, в какой момент их выход. Так было и в этот раз.

Я, испытывая удовлетворение от рассказа собеседницы, откинулся на спинку стула. Ну, вот и разъяснилась загадка, откуда преступник узнал о драгоценностях, появившихся в детском саду.

– Отлично, – самодовольно проговорил я. – То, что только артистам было известно о находящихся в детском саду драгоценностях, лишний раз доказывает: я на правильном пути!