Это предположение глубоко опечалило прокуратора, и он замолчал. Молчала и Юстиция.

Спустя некоторое время Пилат мягко сказал:

— Мне кажется, ты рассказала не весь сон…

— Увы, — ответила она, — то, что привиделось потом, заставило послать к тебе гонца с письмом. Я надеялась, что этим смогу предотвратить несчастье и устранить зло с твоего пути…

— Не бойся за меня, Юстиция, — успокоил жену Пилат. — Нет участи страшнее смерти, а ее никому не миновать.

— Мне снился великий океан, — шепотом говорила Юстиция. — Океан человеческой крови, покрывающий всю землю. Каждая капля его имела отдельный голос, который кричал: «Приветствую Тебя, Иисус Назорей, Сын Вечного Бога!» На страшных кровавых волнах, словно могучий корабль, плавал великолепный храм, украшенный золотом и драгоценными камнями, а на самой вершине сверкал алмазными гранями крест. Все государи, все правители мира возводили этот храм в честь Назорея и для поклонения Ему!

— Храм на крови… — задумчиво сказал Пилат.

— Да, — подтвердила Юстиция и продолжала говорить, сама поглощенная своим рассказом. — Вдруг небеса разверзлись и удивительные, бесконечно грустные лики глянули вниз, туда, где из кровавых волн поднимались к небу крики отчаяния и мольбы. Великолепный храм придавил силящиеся вырваться из-под него человеческие души. «О, Господи, — взывали они, — помоги нам — мы гибнем!» Раздался страшный гром, и гигантский меч, упав прямо с неба, рассек храм на две части, и они поплыли отдельно по морю крови. Я видела алтарь, забрызганный кровью и окруженный костями мертвецов, а вокруг — мешки, лопающиеся от нечестно приобретенного золота. Перед алтарем на коленях стоял злой дух в священническом одеянии и держал в обеих руках золотые монеты!

Юстиция умолкла, чтобы перевести дух. Пилат терпеливо ждал, когда она снова начнет говорить.

— Обе половины храма продолжали кружиться над кровавой бездной, — рассказывала дальше Юстиция, — когда раздался грозный голос: "Многие воззовут ко Мне, говоря: «Господи, Господи, мы пророчествовали Твоим именем и Твоим именем совершили много чудес». А Я скажу им: «Не знаю вас, откуда вы. Отойдите от Меня, все делатели не правды». Храм внезапно повергся в бездну, и не осталось ничего, кроме креста, плавающего по волнам.

— Опять крест, — беспокойно заметил Пилат. — Может быть, это какой-то символ?

— Не знаю, — сказала Юстиция, — но во сне я думала о том, пойдет ли он ко дну, как весь великолепный храм. Но он все плыл вперед, превращая кровавые волны в струи света. Неожиданно от горизонта стала приближаться маленькая, легкая, почти воздушная лодочка. В ней сидела женщина и что-то напевала. Она направляла свой кораблик прямо к кресту. Наконец она поравнялась с ним, легко подняла его и радостно обратилась к небесам: «Иисус, Посланник Божий, ради Твоей огромной любви дай нам вечную славу!» Тотчас же ей был дан ответ: кровавое море превратилось в огонь, кораблик стал светлым облаком, а бесстрашная рулевая преобразилась в ангела. От креста, который победоносно светился в ангельских руках, шел такой яркий свет, что все небо озарилось. Снова прогремел гром, зазвучала волшебная музыка, и, предшествуемый сонмом ангелов, явился Назорей, а за Ним — новый мир, воскресший, как солнце после тьмы. Голос Юстиции дрожал от волнения.

— Ты понимаешь, Понтий, именно Назорей явился мне, окруженный славой! Потому-то я и послала к тебе слугу с запиской, где сообщала, что Тот, Кого ты должен судить, — Бог, но побоялась, как бы мое послание не попало в чужие руки, и только намекнула о своем видении…

— И так было ясно, что Он — не простой смертный, — хрипло вымолвил Пилат.

Юстиция побледнела, губы ее дрожали.

— Если ты видел сверхъестественную славу Назорея… — прошептала она и запнулась. Пилат поник головой.

— Если ты все это видел, — продолжила Юстиция, — если ты знал, что Он — Бог, ты должен был сказать это народу!

— Мне бы не поверили, — тихо сказал Пилат. — Все решили бы, что я лишился разума!

— Ну и что? — воскликнула Юстиция пылко. — Что стоит мнение священников и черни в сравнении с истиной! Если бы ты им сказал…

— Меня бы уверяли, что зрение меня обманывает, мысли блуждают… Разве можно убедить толпу в существовании чуда?

— А разве те же самые люди не клянутся, что случались чудеса, в которые трудно поверить? Например, говорят, что Сам Бог передал Моисею десять заповедей…

— Я сделал все, что мог, — виновато возразил Пилат — Если бы я провозгласил, что видел, меня объявили бы умалишенным, и цезарь отстранил бы меня от правления!

— Зато совесть была бы спокойной, — убежденно заявила Юстиция.

Пилат тяжело вздохнул.

— Я еще не все тебе рассказала, — продолжала Юстиция дрожащим голосом. — Это касается твоей участи…

— Моей участи? — переспросил Пилат. — Какой бы она ни была, нужно искать в себе силы, чтобы перенести ее.

Юстиция схватила обе его руки и судорожно сжала.

— Я знаю, что сил у тебя много, иначе ты не был бы римлянином. Но погибнуть, как Искариот… Пилат вздрогнул.

— Как Искариот?! — воскликнул он негодующе. — Нет, я не предатель!

— Послушай же! — остановила его Юстиция. — Такая же бледная луна светила мне. Я стояла на безлюдной вершине горы. Внизу был пруд — темный, затхлый, неподвижный. И вдруг я увидела тебя, Понтий. Ты витал, как дух, и казался утомленным, старым. Я позвала тебя, и ты подошел так близко, что я хотела тебя обнять, но не успела. С криком «Иисус Назорей, Сын Божий, помилуй меня!» ты бросился вниз, в этот холодный омут, который поглотил тебя, как могила! Ужас охватил меня, и я проснулась со страшным криком!

— А проснувшись, тотчас же послала слугу с запиской? — ласково сказал Пилат.

— Тебя не беспокоит мой сон? — спросила Юстиция, склонив голову на плечо мужа. Он заставил себя улыбнуться.

— Только потому, что я вижу твое беспокойство. Посмотри, как хороша луна! Эта чудная серебристая ночь как раз кстати для спокойного сна Назорея!

Юстиция встрепенулась.

— Ты думаешь, что Он только спит? Пилат крепче обнял ее.

— Тише, тише, успокойся. Не будем говорить об этом. Будем молчать, будем жить и думать, что во всей вселенной нет ничего важнее нас самих. Нас примут за здравых людей, а о Распятом Сыне Божием можно и не вспоминать…

В ту же самую ночь перед великолепным серебряным зеркалом сидела Юдифь Искариот. Откинувшись на резную спинку стула, она лениво заложила свои белые, точеные руки за голову и любовалась собой. Тонкое гладкое платье из виссона плотно облегало ее тело, подчеркивая мягкие линии. Золотистые волосы вились густыми волнами вокруг плеч. Темные глаза искрились то радостью, то презрением.

— Какие хлипкие эти мужчины, — сказала она вполголоса. — Даже сильный Варавва раскис, когда казнили этого проклятого Назорея! А Каиафа! Его чуть не хватил удар, когда он узнал, что завеса в святилище храма лопнула!