смахнул маленькую слезинку, скатившуюся по левой щеке, обнял меня и продолжал с особенным волнением: — Тебе, о Александр, мы обязаны в наибольшей мере, потому что ты, о Александр, первым осмелился войти в берлогу бандита и сделать все необходимое для его провала. Не знаю, о Александр, будешь ли ты вспоминать нас потом, совершая новые блистательные подвиги, но мы, о Александр, никогда тебя не забудем! Ваша планета — счастливая планета, красивая планета, зеленая планета с океанами, реками и горами, нивами, виноградниками, пастбищами, пионерскими опытными полями и футбольными площадками. Расскажи всем слабоумным и безумным земным жителям, которые хотят атомной войны, до чего докатились наши слабоумные и безумные прадеды! Возьми, о Александр, мешок крупнозернистого песка наших печальных и грозных пустынь, дай любителям войн попробовать его на зуб — и тогда, быть может, о Александр, их мозги начнут шевелиться в том направлении, в каком это происходит у нормальных людей!

Вдруг он спохватился:

— А хватит одного мешка?

— Хватит! — уверенно ответил Крум. — На Земле сторонников войны не так уж много.

Председатель марсианского совета обнял и его, правда, не полностью, а насколько смог обхватить. Как я уже неоднократно подчеркивал, у моего друга довольно внушительное телосложение.

Церемония завершилась вручением наград. Крум, Хлея, дядя Хаф и я получили по громадной золотой медали на золотой цепочке. На медалях сияли какие-то знаки марсианского алфавита, которых мы не поняли, потому что флехи переводили не письменную, а только разговорную речь.

— За особую заслугу! — приветливо улыбнулся профессор Фил Фел. — Выдаются только четыре медали в тысячу лет.

Защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры. Не было только телевидения. Хоть оно на Марсе и цветное, и работает без помех, ни один местный житель не остался дома. Все предпочли видеть нас воочию. Об этом прекрасном, знаменательном дне я мог бы рассказывать еще очень много, но считаю, что это будем лишним. Кроме того, уже все заметили, что я пионер скромный… Должен, однако, в нескольких строках сообщить о конце этого приключения, чтобы вы могли рассказать о нем тем, кто заинтересуется.

Через четыре дня «Искор-1», оснащенный новым и усовершенствованным техническим оборудованием, вылетел обратно на Землю. В начале пути перед нашими глазами еще продолжали мелькать сотни тысяч высоколобых и тонкошеих марсиан, но постепенно они побледнели и остался только один образ — Хлеи. Она провожала нас в том же самом платье, в котором встретила у себя дома, — в синем платье с оранжевыми крапинками, символизировавшими ее родной Липах со спутниками Пю и Бю. Она была очень красива, очень грустна и очень часто проглатывала что-то, как будто у нее в горле застряла большая кислая карамель. Еще звучали в моих ушах ее слова:

— Мы ведь еще увидимся?

Слышался и мой ответ:

— Увидимся, и даже не на Марсе — аж на Большой Медведице!

Флехи нам были уже не нужны, поэтому мы положили их на свои койки под боковыми иллюминаторами. Положили и медали, чтобы изредка на них посматривать. Что же касается самого путешествия, то протекало оно благополучно, а закончилось плачевно…

В районе Луны мы из-за ее притяжения немного отклонились от курса. Вместо того чтобы предварительно пройтись по земной орбите, мы рванули напрямик — непосредственно к своей конечной цели. Ничего хорошего из этого не получилось. Трение в земной атмосфере так нагрело обшивку «Искора-1», что мы с Крумом вспотели, как после чая с аспирином. А когда мы наткнулись на старые скалы за нашим городским водохранилищем, то по нижним слоям атмосферы разлетелись вперемешку обломки камней, куски железа и алюминия, две золотые медали за особые заслуги перед марсианским населением, два флеха для синхронного перевода со всех иностранных языков и два смелых космонавта межпланетного значения. Все утонуло в глубоких, покрытых тиной водах нашего тихого, мирного водохранилища, разумеется, кроме космонавтов, которым счастье сопутствовало и в этой передряге.

Глава XVI. Снова на Земле

Я пришел в себя в своей комнате. Голова моя была хорошо забинтована. Ночная лампочка под фарфоровым абажуром мерцала желтоватым светом. На улице рассветало. Окно, как рама картины, очерчивало часть бескрайнего звездного неба, которое постепенно бледнело. Марса не было видно совсем. Вероятно, в этот момент он красовался по другую сторону нашего жилого блока.

— Еще давай! — крикнул кто-то снизу.

Работники службы «Чистота» мыли улицу. Струя воды зашумела по асфальту.

Шумел и кто-то возле меня. Я осторожно повернул голову влево. Увидел маму. Она медленно ходила по комнате и вздыхала. В своей белой ночной сорочке она была похожа на настоящую лесную русалку — самодиву. Я, по правде признаться, настоящих самодив еще не видал, но бабушка видела уже пять-шесть и описывала мне их в тончайших подробностях.

В комнате был и папа, однако, в отличие от мамы, из угла в угол не расхаживал. У его пижамы очень длинные штанины. Когда ходит, он на них наступает и спотыкается, поэтому пижамой пользуется не для прогулок, а только для сна.

— Да успокойся ты уже! — шепнул он маме. — Через несколько дней Сашка поправится совсем.

— А если он получил сотрясение мозга?

— Ветру он больше получил в голову!.. Мой брат малышом свалился вниз головой с крыши отцовского дома — и то ничего!

— Эге! — насмешливо отозвался я и приподнялся на локтях. — Одно дело падать с какой-то деревенской крыши, а другое дело — с Марса!

Вместо того чтобы обрадоваться тому, что я наконец заговорил, мама вдруг расплакалась.

— Слышишь, какую чушь несет? — обратилась она к папе. — Уверяет, что с Марса свалился!

— Сашка шутит, — попытался ее успокоить папа. — Это еще один признак выздоровления.

Потом придавил мой нос пальцем, как будто это не нос, а кнопка звонка, и весело мне подсказал:

— Признайся маме, что шутишь! Она всю ночь не спала и уже с трудом отличает шутку от правды.

Как бы вы поступили на моем месте? Я люблю маму больше футбола и мороженого, больше всего на свете, но разве не она сама учила меня быть правдивым?

Поэтому я два-три раза сглотнул и только уточнил:

— Я свалился не с Марса, потому