Настал день отъезда Дмитрия во Владивосток. Мальчик крепко прижался к Ичиро.

— Отец я буду часто приезжать к вам.

— Помни всегда, о чём мы с тобой говорили. Никогда не забывай:

Солнце подобен солнцу.

не знает правых, неправых.

Солнце светит без цели кого-то согреть.

Нашедший себя

Надя и Ичиро долго махали в след уходящим родным людям.

В ноябре у Нади и Ичиро родилась девочка. Маленькая, как Дюймовочка. Назвали её Ури. Лилия.

* * *

Ичиро был старшим сыном в семье Киоши. Он никогда и не как не связывал себя с военным делом, занимаясь живописью. Но пришло время, и Ичиро стал солдатом Квантунской армии. Когда армия капитулировала он, в душе, даже обрадовался этому.

— Какое счастье, что этому дикому кошмару наступил конец, — думал он.

Но ошибался. До счастья было ещё очень далеко.

Среди военнопленных ходили слухи, что их всех по принятой Потсдамской декларации, к которой СССР присоединился в августе 1945 г., вывезут из Северной Кореи и отправят домой, в Японию. «Японским вооруженным силам после того, как они будут разоружены, будет разрешено вернуться к своим очагам с возможностью вести мирную трудовую жизнь» — гласило в ней.

Но никто не мог и предположить, что декларация будет нарушена, и их перевезут в маленький советский порт Посьет, где для такого количества людей не будет хватать, ни воды, ни пищи. До железной дороги многие километры пешего пути. Голодных, почти обезвоженных военнопленных, которым, пока они находились в порту, приходилось пить воду, в которой они мылись, форсированными маршами перегоняли к железнодорожным станциям. Оттуда отправлялись вагоны с пленными в разные уголки страны. Антисанитария сделала своё дело. Многие не дожили, даже не дойдя до железнодорожной станции, не то, что до возвращения домой в начале хрущёвской оттепели. Пленные заболевали кто на марше, кто уже в вагонах. Из-за недостатка медикаментов и медицинских инструментов, японцам приходилось терпеть уколы из шприцев для лошадей.

Ичиро и его товарищей болезнь свалила, когда они в колоне военнопленных с трудом, без остановок, маршем пробирались через огромное раскинувшееся поле расстоянием километров двадцать с лишком. Осенний проливной дождь, превративший землю в грязное месиво, не прекращался ни на минуту. Холодные, хлёсткие его стрелы, падающие с неба, проникали за шиворот плаща. Грязь попадала внутрь высоких ботинок, и чувствовалось, как липкая скользкая жижа обволакивала пальцы ног, делая ходьбу невыносимой. Несмотря на дождь, до потери сознания хотелось пить. Пили воду, собиравшуюся в глубоких следах, оставляемых колонной на поле.

Ичиро как мог берёг семейную реликвию, переданную ему отцом, и помнил всегда его слова:

— Ичиро, сын. Ты должен вернуться назад, чтобы передать её своему сыну. Ты должен вернуться, обещай мне. Помни слова Лao Цзы: Хороший боец отвергает битву. Искусный воин презирает войну. Достойный победитель равнодушен к победе. В неизбежном сражении победит избежавший.

И Ичиро избежал смерти. Он верил в силу небольшого драгоценного камушка, заключённого в маленькую плоть нэцкэ, которая находилась в прочном чехле из морской сосны. Он часто гладил шёлковый мешочек, сшитый руками матери и думал, что это её любовь бережёт его. Он знал, что сила предка помогла ему излечиться от болезни. Во время болезни он соскабливал понемногу с постамента и без того маленькой нэцкэ Чжункуй, сделанной из бивня мамонта «Порошок жизни». Недаром изначально Чжункуй, был известным ученым, и только после своей смерти воплотился в великого воина, покорителя демонов и защитника людей от всяческих бед и напастей.

Нэцкэ Чжункуй — талисман своей семьи и «Камень счастья» спрятанный в нём, Ичиро сумел сберечь и во время войны в Корее и Китае, и во время пленения. Она была с ним всегда и напоминала о прошлом, о родном доме. О слове, данном отцу.

Когда пришло время и повзрослевший, возмужавший Дмитрий приехал из Владивостока в посёлок чтобы попрощаться с матерью, сестрой и Ичиро, перед отъездом в Москву для поступления в университет, Ичиро умирал. Дмитрий, часто навещавший родителей, плакал, прощаясь с ним.

— Судьба неизвестна. Мы осенью смотрим на месяц, но можем растаять, ведь жизнь — это только лишь бусы прозрачной росы, — шептал ему Ичиро.

— Я понимаю тебя, отец, — отвечал ему Дмитрий.

Ичиро, попросил Надежду передать Дмитрию нэцкэ и взял с него слово, что тот будет хранить её всегда и когда настанет его последний час, передаст реликвию своему старшему сыну.

— Запомни, у нэцкэ есть своя тайна. В ней хранится сила нашего рода. Дима открыл футляр и вытащил маленькую, изящную скульптуру. На ней был изображён Чжункуй в китайском военном халате, высоких сапогах, с пышной бородой. В одной руке он держал меч, в другой — демона. На небольшой табличке выведены иероглифы.

— Здесь написано: «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». Следуй этому. Но если, вдруг, тебе удастся побывать на моей родине, — у Ичиро потекли слёзы, — найди моего сына, и передай нэцкэ, вместе с тайной ему. Я не верю, что моя мечта исполнится. Но верю, что если вдруг моей мечте будет дано воплотиться, ты сделаешь всё, как надо. Учись, сын. А когда начнёшь понимать язык иероглифа, всё узнаешь отсюда.

Ичиро протянул худую трясущуюся от напряжения руку с толстой старой тетрадью в твёрдой обложке с уже совсем пожелтевшими от времени листками. Она была вся исписана иероглифами.

Вместе с нэцкэ и тетрадью, отец передал ему свои небольшие рисунки, в которых он обрисовал всё то, что ему пришлось пережить в Корее, Китае, России. Портреты своих родителей, жены Ханы. Автопортреты с сыном — младенцем Сашико, и каким он мог бы его видеть в пять, десять лет. Ичиро рисовал сына рядом с собой, держащим его за руку, подкидывающим вверх, к голубым облакам. Будто хотел этим стереть время разлуки с сыном, побыть с ним рядом хотя бы на своих рисунках. Он рисовал Надю, Ури, и Дмитрия — своего русского сына. Дмитрий так же взял с собой стопку исписанных листков из ученической тетради. Это были письма Ичиро своему маленькому сынишке Сашико. Он писал их почти каждый день. Почти до своей кончины.

Похоронив Ичиро, Дмитрий в последний раз пошёл на берег моря, где часто сидел с отцом в расщелине высокого берега и с упоением слушал его рассказы, которые тот, как перевод своих слов показывал в своих рисунках на земле.

Оставив картину, написанную Ичиро с Чжункуем, изображение, которого считалось и считается в Японии амулетом против заболеваний, и является защитой дома от всяческих бед и напастей, ещё несколько картин и портретов матери и сестре на память об Ичиро, Дмитрий уехал в Москву навсегда.

Россия. Москва. 2010 г. Февраль.

На девятый день кончины Илоны Павловны решено было собраться в японском ресторане. На кладбище я поехала с Леной измученной неизвестностью об Александре и с Григорием Аркадьевичем, всё ещё не отошедшим после похищения Лоры. У оградки, рядом с ухоженной могилой Дмитрия Петровича и свежим холмиком, где покоилась Илона Павловна, уже стояли «лучший друг» Сава и Владислав с женой Олей.