Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– ЗдорОво, голова! – прогудел Коля.
Саша и подняться не успел – тот буквально сгрёб его с высокого стула у барной стойки и чуть не сплющил в дружеских обьятиях, успев при этом пожать руку и пару раз хлопнуть по плечам так что ключица чуть не хрустнула.
– Осторожно, Колюня, не кантовать, я же с учётом разницы во времени двое суток нормально не спал. Сломаешь, блин, мне что-нибудь так. У, медведюга, кабанище здоровый… качаешься чтоль? Пойдём-ка лучше за столик…
Пока Коля снимал плащ, Саша вернулся к стойке бара, забрал рюмку с ромом, подмигнул насторожившемуся было охраннику Тёме, и прихватил красную папку с золотым тиснением «Меню» из стопки на баре.
– Верочка, это – мой армейский друг, вы уж расстарайтесь, красавица. Менюшку я с собой возьму, а вы подходите за заказом почти сразу, и потом кухню поторопите, ладно? Как сказал классик – цивилизованный человек оперирует закусками горячими. Коля, мы – водочки?
– Не, голова, ты не сердись – я не надолго. У меня сегодня вечером ещё встреча деловая, так что я влёгкую выступлю.
– Блади Мэри? – Саша помнил о питейных пристрастиях старого товарища.
– Ага.
– Верочка, солце моё, принесите нам пожалуйста две Кровавых Мэри, только неприменно с Вустерским соусом и Табаско.
Расположились за самым дальним столиком. Музыку, излучаемую телевизором, висящим над баром, было практически неслышно. Усевшись, наконец-то без всякой суеты, приличествующей встрече старых армейских друзей, не видевшихся где-то с год, посмотрели друг на друга. Колька практически не изменился, а про себя Саша был не уверен – он сам себя каждый день в зеркале видит.
– Матёрый! – первым нарушил молчание Николай.
–А куда ж деваться, Коля, старость – ужасное время, но никто пока не придумал иного способа прожить подольше. – отшутился Саша, и серьёзно добавил: – Что, правда сильно изменился?
– Да нет, Сашок, не сильно, просто возраст у нас такой что окружающие нас считают взрослыми вне зависимости от того как мы себя ощущаем. Ко мне коллеги обращаются «Николай Витальевич», я им говорю: «Какой я Николай Витальевич, я – Колян!», а они мне: «Нет, ты, блин, Николай Витальевич, не веришь – в паспорт посмотри, дату рождения выпиши на бумажку, а потом – посмотри в календарь и сверь.» Причём на бумажку выписать – чтоб не забыть в случае приступа старческого склероза.
– Ну да… «Николай Витальевич», а для друзей – просто «Витальевич». – подмигнул приятелю Саша, подивившись своим мыслям. Вспомнилась ему одна американская комедия, в которой главный герой, страдавший всяческими маниями и фобиями, при каждом удобном случае с размаху бухался на пол, изображая сердечный приступ. А когда психотерапевт интересовался, зачем тот это делает, главный герой отвечал: «Раз я симулирую сердечный приступ, значит на самом деле у меня его нет!»
«Может быть и мы…» – подумал Саша – «притворяемся старыми, чтобы убедить себя, что раз мы притворяемся, то мы вовсе и не старые, мы ещё о-го-го…» – а вслух добавил в том же ключе, но почти невпопад: – А моя мама ещё говорит, что сорок – прекрасный возраст, но чтобы понять это, надо дожить до пятидесяти.
– Доживём – увидим, голова! – демонстративно-жизнерадостно ответствовал Коля. – Есть ещё порох в пороховницах, ягоды в ягодицах и влага во …
Где ещё есть влага Коля озвучивать воздержался, потому что к столу приблизилась Верочка, неся на подносе два высоких стакана с коктейлями, ожидаемо-кровавого цвета, украшенными стеблями сельдерея. Чинно поставила стаканы на салфеточки, и удалилась, пообещав подгонять кухню изо всех сил и принести горячее как только – так сразу.
Чокнулись за встречу, дальше как водится потягивали коктейль уже без тостов.
– Ну, рассказывай как жизнь, американец.
– Американец ты сам, за американца ответишь. – Саша картинно оскорбился. – Кольюнь, я ж тебе уже говорил:
Не путайте Гоголя с Гегелем,
Бабеля с Бебелем,
Калий с кальцием,
Известно-что – с пальцем,
А русского в Америке – с американцем.
– Угу угу, я что-то похожее недавно от Нодари слышал. Только вместо «русского» там было «грузина».
– Коль, а он что… он ..он после грузинской войны?
– Да нет конечно. – усмехнулся понятливый Колюня. – уедет Нодари в эмиграцию, делать ему нечего. У него в Москве всё схвачено, он из наших однокурсников устроился чуть-ли не лучше всех, всё покрыто шоколадом в два пальца толщиной. Работает себе начальником программистов то ли Пьера Кардена московского, то ли у Сен-Лорана. У парфюма какого-то вобщем. Это он в ваши палестины в командировки ездит регулярно.
– Ну конечно. Если б он уехал беженцем – то как бы он тебе «что-то похожее» сказал бы. Это я фигню-с спорол-с. – удивился сам себе Саша. – Это у меня от недосыпа. Тормозю типа.
– Да не, Сашок, какое беженство. Я вобщем не думаю что к грузинам тут отношение после Августовской войны сильно изменилось. Хотя, может чтобы это почувствовать – надо быть грузином.
– Ну да, а если и изменилось – так Америка их к себе и позвала беженствовать.
– Сашик, а где тут кухня?
– Кухня?
– Ну да, если заговорили о политике – то сидеть надо на кухне, по старой доброй советской традиции политику надо обсуждать исключительно сидя на кухне. – подмигнул Коля. – ты, голова, лучше расскажи – как сам-то? Чего нового в жизни?
– Сам? Сам, Колюня, без перемен. Работаю там же, в маленькой, но гордой русской компании.
Коля удивлённо поднял брови, Александр понял, то то-ли он Коле про работу не рассказывал, то-ли тот запамятовал, и решил развить тему.
– Да я давно уже там работаю, года четыре. Малюсенькая компания, продаёт всякие штуки через Инет, а я там – единственная программистская лошадь. Компанию организовали двое ребят из Питера, и меня подобрали когда я без работы сидел. Работники все русские, верней – советские. Молдавия, Украина, Москва, Питер. Севастополь. Рабочий язык соответственно – русский. Девчёнок можно по попе хлопать – и никто за харасмент в суд не потащит.
Коля хмыкнул, давая понять что шутку оценил и слову «харасмент» не испугался, так что Саша расшифровывать как «домогательства» не стал, но мысленно опять дал себе пинка за употребление английского
