Я сам себя ненавидел. К концу 80-х у меня уже начиналось бешенство от слов «Костя, муж Людмилы Гурченко». А если я пробовал ее попросить мирно, то в ответ получал: «Да не нужны мне эти импортные унитазы и раковины!» И это была неправда.

Начался выбор квартиры. Саша показал нам несколько квартир после капремонта. Люся выбрала Трехпрудный переулок. Это очень тихое, красивое место, рядом с Патриаршими прудами. Там было две квартиры – одна с башенкой, в которую надо было подниматься по узкой лесенке, а вторая, этажом ниже, без башенки и больше площадью. Выбрали без башенки. На нашу квартиру нашли секретаря райкома партии, который раз десять нам звонил и каждый раз, извиняясь, спрашивал, а не раздумаем ли мы переезжать и точно ли мы решили? Позже мы получили ордер, прописались, а точнее Люся прописалась. Я все годы был прописан в Люблино. Я же был гражданский муж. А вдруг еще квартиру делить придется… Мама и Маша были прописаны в Машиной квартире. И Люся уехала сниматься, а в новой квартире начался ремонт. Сначала сделали две комнаты и туалет, чтобы и Леля, и я могли переехать. Леле была выделена комната и построен второй туалет. Ремонт прошел быстро, стало красиво, и мы переехали. Люся приехала со съемок: «Все хорошо, все нравится, все прекрасно». И вот с этой квартиры у нас нежданно началась совсем другая жизнь.

Шел 90-й год. Люся часто выезжала с делегациями на фестивали… А у меня работы не было. С Роксаной я уже не работал, вся надежда на Люсины концерты. И вдруг я узнаю, что Люся сама договорилась с какими-то администраторами на просто творческие встречи. И договорилась об оплате, об условиях, чего она никогда не делала – это было все на мне. И тут на тебе… И даже меня не поставила в известность. Вы меня спросите, а зачем она должна ставить тебя, Костя, в известность? Объясню. Все наши выступления организовывал я. И очень часто происходили непредвиденные ситуации. В основном с деньгами. А финансовые вопросы Люся никогда не решала. Ее в те 90-е могли так обмануть и даже подставить. Поэтому я был в недоумении.

Я с удивлением спросил, почему она так решила? Отведя глаза, она ответила, что это выгодное предложение, все просто, не надо ни аппаратуры, ни музыки. Сначала фильм, потом встреча. И те же условия, что с концертом и аппаратурой…

Я ничего не понял, ведь у нас было замечательное шоу, после которого зал рукоплещет стоя и сцена завалена цветами, это была мечта ее жизни. Недавно триумфально, при полных залах, прошли подряд шесть сольных концертов в лучшем концертном зале в Москве – в «России». А тут творческие встречи времен 70-х… Но серьезный разговор не получался, она все время уводила меня в сторону. После нескольких таких встреч я все же задал ей вопрос: а как же мне быть? Я ведь потерял свой ансамбль, прекрасную солистку, да и неплохой заработок. Что мне, дома сидеть?

– Сиди, если тебе нравится.

И что-то в ее поведении, отношении ко мне изменилось. Впервые за все годы! У меня аж в глазах потемнело! Холодный взгляд, полное равнодушие, правда, равнодушие было всегда, но чтобы такое безразличие! И тут ее приглашают на кинофестиваль в Дубай. Это 90-й год, там еще не было советских артистов. Она с удовольствием соглашается и вскоре улетает. Мы в то время еще не были знакомы с этой удивительной страной. И через неделю Люся должна прилететь. Надо сказать, что все прилеты, дату и время я узнавал в Госкино, в зарубежном отделе. Она никогда не звонила (даже в лучшие времена нашей жизни), поэтому в этот раз я тоже узнал в Госкино. Поехал встречать. И вдруг:

– А ты зачем приехал? Меня бы члены делегации привезли.

У меня снова в глазах потемнело. Такого еще не было. И она молча села со мной в машину. Всю дорогу еле-еле отвечала на мои вопросы про поездку, про страну. Раньше после возвращения из заграницы у нас была целая эпопея – открывание чемоданов, раздача подарков, потом примерка привезенных вещей, и уже за столом, накрытым самыми любимыми яствами, приготовленными Лелей, начинался рассказ от самого с первого дня поездки. Люся рассказывала интересно, с юмором, а мы внимательно слушали. На этот же раз ничего подобного не случилось.

Она ушла к себе в комнату, сама разобрала чемодан. Никаких примерок, показов нарядов не было. Вскоре вышла, кинула огромную стопку газет и журналов (на арабском языке)…

– А это тебе, – холодно произнесла она, – часы, которые носят шейхи. – И протянула мне простые часы на ремешке из искусственной кожи. Я с гордостью, все же шейхи носят, тут же надел их.

– А в газетах все про меня. Там есть и на английском.

И все. Больше ни слова. Мы с Лелей переглянулись. Что же произошло? Я мучительно начинаю вспоминать, что происходило до отъезда, Нет, никаких происшествий.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Ничего, – опять холодно отвечает она.

Ладно, подождем, может быть, в поездке что-то произошло и она потом все мне расскажет. Но проходят дни, а у Люси настрой не меняется. И опять она уезжает на встречи. И опять без меня. Ничего не понимаю. Мы общаемся как чужие люди. У нас и прежде бывали конфликты. Но длились они не больше одного дня. А тут… Что только не приходило мне в голову: может быть, влюбилась, правда, не понимаю в кого (Люся всегда уверяла, что никогда не врет и если влюбится в кого-то, то сразу со мной разойдется). И вот так я живу 18 лет на бочке с порохом! Влюбилась – и до свидания, прощай! Тем более что в официальном браке мы не состоим, делить нечего, своих детей у меня нет, только Маша, а этот вопрос Люсю не особенно волновал. Она свободная женщина! Свободная! Так мы и прожили 18,5 лет.

Люся могла меня не представить, если мы впервые в какой-то новой компании, могла даже не представить в концерте, хотя две третьих времени я был на сцене, аккомпанировал ей, просто могла повернуться ко мне и показать в мою сторону. И все. Ни имени, ни фамилии… Не подумайте, я не ропщу, не жалуюсь, я сам выбрал себе такую жизнь. Я обещал писать правду. Наверное, это мои фантазии, успокаивал я себя. Все уладится и будет как прежде. Ан нет. Кстати, в те уже тяжелые времена мы записывали на фирме «Мелодия» первую Люсину виниловую пластинку. Записывали вместе с Виталиком Барышниковым. Меня она вообще не замечала, в мою сторону не смотрела и не разговаривала совсем. А мне надо было играть, и играть с чувством, красиво, в творческом подъеме! А тебя просто не видят. Около Виталика Люся крутилась волчком, беспрестанно делала комплименты, шумно, на всю студию, восхищалась. Что творилось у меня на душе, никто не знает!

Наконец-то за пару дней мы все записали. Приходит главный редактор «Мелодии» г-н Рыжиков, очень авторитетная и известная фигура в нашем мире, и предлагает Люсе написать немножко про нас, музыкантов, кто ей аккомпанировал, а потом спуститься на этаж ниже и сделать несколько фотографий для обложки. И вдруг она возмутилась:

– Что вы! Зачем это надо? Костя (я даже удивился, услышав свое имя) такой скромный человек, он это не любит, он всегда за кадром! А Виталик – пожалуйста, иди, Виталик, причешись! Ты такой интересный, прямо Мусоргский!..

Рыжиков был очень удивлен, сказал, что он впервые видит, что человека, который работал над диском, оставляют безымянным.