После обеда мы вышли к реке, взяли маленькую моторку и стали курсировать под киевским обрывом вдоль плоских песчаных берегов, где купались и грелись на солнце сотни людей. Люди лежали на белом песке в разноцветных купальниках и загорали целыми семьями. По реке сновали небольшие лодки под парусами, ходили и переполненные экскурсионные катера.

Мы сняли одежду, в одних трусах попрыгали с борта в воду и принялись плавать вокруг лодки. Вода была теплая и приятная. Воскресенье проходило весело. В парках на крутом берегу и в городе гуляли толпы людей. На самом верху на музыкальных верандах играли оркестры. Молодые люди гуляли вдоль реки парами, держась за руки.

Вечером мы снова пошли в «Ривьеру», на танцевальную площадку над рекой, и смотрели сверху, как на равнинные просторы Украины опускается ночь, как серебрятся извивы реки.

В этот воскресный вечер в «Ривьеру» пришло очень много танцоров, некоторые из них танцевали почти профессионально. Оркестр играл свой обычный репертуар – цыганские, грузинские, русские, еврейские и украинские мелодии. В нашу честь они оглушительно громко исполнили свою версию «In the Mood». Прозвучало уже две трети пьесы, прежде чем мы вообще поняли, что они играют. Но играли они старательно и с большим энтузиазмом.

СССР. Украина. Киев. 1947

Открытая танцплощадка была окружена оградой из каких-то цветущих растений. В маленьком закутке этой изгороди скрывался мальчик – маленький нищий. Иногда он выползал из своей спрятанной в цветах пещеры и ходил от стола к столу, прося дать ему немного денег на кино.

Подошедший управляющий сказал нам:

– Это наш постоянный клиент, и он очень богат.

Он мягко выпроводил мальчика прочь, но когда управляющий отошел, тот вернулся и все-таки получил свои деньги на кино.

В клуб постоянно приходили все новые и новые посетители, и скоро здесь стало довольно многолюдно. Около десяти часов вспыхнула драка: несколько молодых людей бросались друг на друга, наносили по нескольку ударов и отбегали. Драка была не из-за девушки – ее причиной стал футбол, к которому украинцы относятся очень серьезно. Киевляне так же сильно болеют за свою футбольную команду, как жители Бруклина – за свою бейсбольную. На мгновение в драку включились другие присутствовавшие на площадке, но потом они успокоились, подошли к столу, выпили и, видимо, урегулировали проблему.

Обратно мы шли через парк, где сотни людей все еще сидели и слушали музыку. Капа умолял меня утром не задавать ему никаких вопросов.

Здесь существует традиция, которая как нельзя лучше подошла бы и нам. В гостиницах и ресторанах на видном месте выставлена книга жалоб и предложений с карандашом, чтобы можно было написать любую жалобу относительно обслуживания, управления или порядков, причем подписываться необязательно. Время от времени в каждый ресторан или другое общественное заведение приезжает инспектор, который проверяет, много ли жалоб на какого-то человека, скажем на директора, или вообще на обслуживание. Если такие жалобы есть, то происходит реорганизация. Единичную жалобу, конечно, никто всерьез не воспринимает, но если жалоба повторяется несколько раз, то на нее обращают внимание.

В Советском Союзе есть и еще один вид книг, на которые мы смотрели с определенным трепетом. Это книги отзывов. Когда вы посещаете фабрику, музей, художественную галерею, пекарню или даже изучаете проект строительства, вас всегда будет ждать книга отзывов, куда вы должны записать все, что думаете об увиденном. Как правило, к тому времени, когда вы добираетесь до этой книги, вы сами не помните, что видели. Эта книга, очевидно, предназначена для комплиментов. Если ваши замечания и впечатления окажутся не хвалебными, то хозяева будут неприятно удивлены. Но впечатления должны созреть, на это нужно какое-то время – по крайней мере, мне так кажется. Моментально они не вызревают.

Мы попросили, чтобы нас отвезли в другое хозяйство с более плодородными землями, чем то, где мы были, и не так сильно разоренное немцами. На следующее утро мы отправились из Киева в другом направлении, нежели в прошлый раз. Мы ехали на автомобиле «ЗиС», выпущенном до войны, и чем дальше мы отъезжали, тем более древней казалась нам машина. Рессоры почти не пружинили, мотор скрипел и стучал, а задний мост завывал, как умирающий волк.

Мы поинтересовались, кто наши водители. Шофер в Советском Союзе – это не прислуга, а человек, который имеет достойную и хорошо оплачиваемую работу. Эти люди хорошо разбираются в технике, почти все они во время войны были танкистами или летчиками. Наш водитель в Киеве, очень серьезный человек, ухаживал за своей дряхлой машиной, как за ребенком. Пока что из центра не прислали сюда ни одного нового автомобиля, и никто не знал, когда они прибудут. Так что каждую деталь работающей машины приходилось беречь, даже если ей давно уже было место на свалке.

Наша киевская машина не проявила себя как серьезный автомобиль, но была великолепна как водонагреватель. Каждые три мили мы останавливались и заливали в радиатор воду из канав, ручейков, колодцев, а машина быстро превращала ее в пар. В конце концов наш водитель повесил ведро на передний бампер, чтобы оно всегда было наготове.

Мы проехали около двадцати километров по слегка асфальтированной дороге, а затем повернули налево и оказались в холмистой местности. Теперь нам предстояло ехать по колее, оставленной прошедшими машинами. Шел дождь, и главный фокус состоял в том, чтобы найти ту колею, которая за последнее время реже всего использовалась. В понижениях между холмами образовались небольшие пруды, по берегам которых прогуливались белые цапли и аисты. Двигаясь между прудами, мы были вынуждены обильно поить нашу постоянно кипящую машину, так что почти у каждого мы останавливались, давали машине остыть, и наполняли радиатор свежей водой.

Наш шофер сказал, что во время войны он был летчиком, а также водителем танка. У него была одна замечательная особенность: этот человек мог засыпать когда угодно и спать сколько угодно. Если мы останавливали машину на пять минут, то он тут же засыпал, но как только к нему обращались, он просыпался и снова был бодр и готов к работе. Точно так же он просыпался после двенадцатичасового сна. Я вспомнил стрелков в наших бомбардировщиках, которые имели такой же дар: они спали как на пути к своим целям, так и на пути домой.

Мы прибыли в нужное село около полудня. Это хозяйство тоже носило имя Шевченко, поэтому мы стали называть его «Шевченко-2». Оно очень отличалось от первого хозяйства, которое мы видели, ибо земля была богата и плодородна, а село уцелело. Немцы здесь попали в окружение, они перерезали весь скот, но саму деревню уничтожить не успели. До войны в хозяйстве разводили лошадей, и, прежде чем фашистов, наконец, выгнали отсюда, они успели перебить всех деревенских лошадей, коров, кур, уток и гусей. Мне трудно представить себе, что у них творилось у них в головах, вообще, как был устроен мыслительный процесс у этих разрушителей, посланцев преисподней.