— А что он говорил?

Ещё одно шмыганье носом, затравленный взгляд и:

— Он обещал рассказать… — громкое сглатывание нервного комка в горле, — о самых выгодных женихах дворца.

— Что же он хотел в обмен? — вкрадчивый голос безопасника острыми шипами прошелся по спине.

Лали закрыла лицо платочком и подавила рыдание. Проговорила в нос и не очень разборчиво:

— Он… он не говорил… напрямую… Только намекал… на… — тут она сорвалась все же в рыдание, и сквозь всхлипы с трудом можно было разобрать: — самое! стыдное!

Платочек был небольшой, но очень удачно прикрывал нос и частично — щеки. Можно было подумать, и служащий именно так и подумал, что девушка от стыда и смущения пытается спрятать лицо, но Лали просто не была уверена, что справилась с ролью достаточно хорошо, а такая маленькая уловка помогла скрыть недостатки её игры.

— Вы должны были придти и пожаловаться, если вам угрожали! — стал мягко журить её безопасник.

Девушка ещё немного пошмыгала носом за своим платочком, потом подняла на него свои красные припухшие глаза.

— Как? — спросила дрожащим голосом. — Как о таком рассказать? Стыд-то какой! И кому? Я никого здесь не знаю!

И опять заплакала. Служащий безопасности не то, чтобы поверил молоденькой гувернантке, слишком много подобных сцен разыгрывалось перед ним. Но позволил себе расслабиться уже от того, что девица не стала доказывать, что ничего подобного не было.

— Графиня, — обратился он к девушке, пытаясь подобрать деликатные выражения, — Её Величие Ильдария для того и берет в замок на службу благородных девиц, чтобы они здесь находили себе мужей. В этом нет ничего зазорного… Нужно просто иногда выходить в гостиную для служащих. Там проводятся чаепития в воскресные вечера, и там вы можете познакомиться и поговорить с теми, кто дольше вас служит во дворце, с молодыми людьми, кто хотел бы найти себе пару.

Лали подняла на него полные надежды глаза:

— Правда? — спросила тонким, почти детским голоском. И улыбнулась несмело. Мужчина сказал почти мягко:

— Ступайте и больше не совершайте подобных поступков.

— Вы правда не выгоните меня? — надежда, радость, смущение промелькнули и тут же сменились страхом: — А как мне быть этим нехорошим молодым человеком?

Служащий недовольно поджал губы и сказал:

— С ним разберутся. Ступайте!

Лали встала и нерешительно пошла к двери, почти на пороге обернулась. В глазах застыло неверие и вопрос — правда отпускаете? Седой мужчина в годах нахмурился и махнул кистью, прогоняя посетительницу.

Из этого случая Лали тоже извлекла несколько уроков. Во-первых, во дворце всем всё известно. Ну или всё известно кому надо. Во-вторых, её шанс на светлое будущее — держаться правил, установленных благодетелями, то есть королевой. В-третьих, нужно постоянно быть готовой к неприятностям и никогда не расслабляться.

И поэтому свой охотничий азарт она направила на гостиную для служащих, что без сомнения было в рамках правил, установленных во дворце. И хоть публика здесь была не самая интересная — перезрелые девицы и престарелые матроны — приняли её хорошо.

* * *

Скромная робкая, но улыбчивая и светлая юная девочка в королевской фрейлине, даме лет семидесяти, пробудила самые трепетные материнские чувства, если в этой даме вообще было можно что-то пробудить. Уж слишком она привыкла к почтению и уважению, в котором сквозило раболепие, за те годы, что она служила во дворце, пережив королеву и множество жён и любовниц почившего короля. И, возможно, именно поэтому прониклась покровительственным настроение по отношению к юной скромнице, чья редкая улыбка будто озаряла гостиную.

— Милочка, — и «милочку», и «душечку», и «деточку» Лали хотела бы запихнуть обратно в рот говорившей, но приходилось терпеть, скромно улыбаться, тупить глазки в пол и трепетно вздыхать. — Вам нужно подумать, каким вы хотите видеть своего жениха.

Седые пряди уложены в строгую причёску, взгляд наставительный, но дружелюбный, губы собраны в сморщенный маленький кружок, от чего слова будто процеживаются сквозь густое сито, и от этого становятся только весомее. Эта женщина, уже с заметными трудностями поднимавшаяся с дивана, на котором могла просидеть два часа к ряду, иногда трясущимися, но всё ещё ухоженными, унизанными перстнями, руками, была Лали неприятна. Именно свои всезнайством, постоянными нравоучениями, надменностью. Но с другой стороны, она слишком хорошо знала всю дворцовую кухню, чтобы пропустить хоть одно её слово.

Благодаря таким вот посиделкам в гостиной за чашечкой чая, гувернантка узнала очень многое о том, как продержаться здесь подольше, как правильно выбрать жениха, каковы мужчины вообще, на что они падки, как незаметно ими управлять. Это во многом подкрепляло её личные теории и жизненные уроки. Поэтому хоть интонации и тон старой фрейлины были неприятны, Лали с неподдельным вниманием выслушивала, всё, что та говорила.

Сегодня речь зашла о таком, что в другом месте повлекло бы за собой вызов к пожилому седому сотруднику безопасности.

— Я думаю, — скромно опустив глаза, сказала миленькая гувернантка, — он должен быть добрым, честным, воспитанным…

Пожилая дама расплылась в снисходительной усмешке:

— Он, прежде всего, должен быть состоятельным, затем родовитым, ну и в последнюю очередь относиться к вам с уважением. Всё остальное либо не важно, либо, как воспитание, вы сами это в нём разовьете.

Лали подняла на говорившую удивлённо распахнутые глаза, тщательно скрывая единственную мысль, что владела ею сейчас — лишь бы не переиграть.

— Да-да, деточка, — заулыбалась довольно старуха, — только так вы можете добиться успеха!

«Похоже, что успех мы понимает примерно одинаково», — насмешливо подумала девушка, а вслух сказала, запинаясь:

— Но как же я буду воспитывать, сударыня? Муж — мой господин и…

Ответом ей был смех, похожий на кудахтанье.

— Если вы не сможете управлять мужчиной так, как этого хотите, вы будешь несчастны, дитя моё!

Все, участвующие в разговоре женщины закивали с глубокомысленным видом. Они все жутко раздражали Лали своим стремлением в один миг перевоспитать скромную овечку Лалианну Релюсьен, своим преклонением перед старой и влиятельной фрейлиной, своими подпевками и прочими проявлениями зависимости от старухи. Вот это их желание её, глупую, научить их правильной жизни, в чём Лали не нуждалась ни на секунду, злило её больше всего. Но она продолжила обескуражено хлопать глазами, изображая непонимание.

— Я… я не знаю, как это, — она развела в стороны руки слабым жестом, подчеркивающем её беспомощность, и снова сложила их на подоле. Это то, что так любили в монастыре наставницы в своих воспитанницах. В этом читалась, видимо, покорность, которую так любили властные люди.