Казалось, если я с ним заговорю, он меня просто убьет. Такого тяжелого и темного взгляда я никогда раньше и ни у кого не видела.

Несмотря на раны на руках, стирать все равно приходилось, и я обмотала руки бинтами, чтобы не так терлось, и стирала штаны Керука, изо всех сил натирая о доску.

Спасали походы в гости к Грейс и Бобби. Они часто принимали меня у себя. Грейс учила готовить пироги и кексы и смеялась, когда у меня что-то не получалось.

— Честное слово, можно подумать, ты принцесса из замка, а не девчонка из семьи швеи и алкаша строителя. Ты что, никогда ничего дома не делала?

Я отшучивалась, что меня и дома то не бывало.

— Вы только посмотрите на эти ручки с длинными пальцами. Можно подумать, они созданы для фортепиано, а не для домашней работы. Эти розовые ноготки.

Да, она не ошиблась, я прекрасно играла на фортепиано, скрипке и гитаре. Я все детство увлекалась музыкой, и отец меня в этом поощрял. И да, я ни разу в жизни не взяла в руки половую тряпку. До того дня, как не попала в дом к Керуку.

— Ну что? Строг с тобой наш полковник. Глаза вечно у тебя грустные. Никогда не думала, что он деспот. Но с тобой прям строг до невозможности.

— Нет. Он хороший и очень добрый. Он меня не обижает.

— Не обижает, а руки ты прячешь. Что с руками?

— Пустяки.

— Покажи!

Я протянула руки, и она прищелкнула языком.

— С ума сойти, девочка. Тебе нельзя полоскаться в воде и мочить эти раны. У тебя раздражение и серьезные проблемы с кожей от мыла или порошка. Что Керук себе думает…Или…он не знает, да? Не знает, что с твоими руками?

— У нас испортилась стиральная машинка, и я не говорила ему. С деньгами и так все плохо…он работает сутками. И у Боба, и в охране, и мустанги. Я его и не вижу почти.

— Но у тебя руки до мяса облезут. Почему Бобби не сказал полковнику насчет машинки, он же ездил к вам ее смотреть?

— Не облезут. Это с непривычки. Все пройдет. Это я попросила Боба молчать.

— Ооо, а вот и Бобби с Дамианом приехали обедать. Притащил его к нам.

Я тут же спряталась внутри дома. Только смотрела на них обоих из окна. Они о чем-то беседовали во дворе, размахивали руками. Потом принялись вдвоем рубить дрова. Из кухни доносился запах еды, и у меня заурчало в животе. НО какой тут обед, если Керук стянул с головы футболку и, замахиваясь топором, крушил деревянные полена. Все его великолепные мышцы рельефно выступали под смуглой кожей, и у меня мурашки бежали по телу от воспоминаний, как я ощущала эти мышцы под своими ладонями.

— Да тут все намного серьезнее…малышка влюбилась.

Я вздрогнула и увидела Грейс с ложкой и кухонным полотенцем через плечо.

— Что испугалась?

— Глупости…, — пробормотала я.

— Не глупости. Я уже давно об этом думала, но как-то гнала эти мысли прочь, а сейчас точно вижу — малышка влюблена в полковника. Этот взгляд…его ни с чем не спутать. И слезы…все на мокром месте очи эти зеленые. Хорош наш полковник. Молод, горяч, здоров, как буйвол. И еще кровь его индейская играет. Будь я помоложе, сама б глаз отвести не могла. У нас тут все женщины сохнут по полковнику.

— Не надо…

— Что не надо? Суров с тобой? Гонит, да? Как же…невестка все-таки. Ясно. Не лезу. Пойду на кухню. Сейчас обедать будем.

— Я не буду. Я с Джекки домой поеду.

— Почему?

— Я приготовила поесть. Я дома…простите, Грейс.

Прихватив Джекки, быстрым шагом пошла по узкому коридору к двери, но Керук преградил мне дорогу. Отобрал малышку, нежно воркуя с ней и совершенно не замечая меня, как будто я пустое место. Я сглотнула горький ком и уже сама пошла к двери. Ничего, он привезет Джекки домой сам. А я и так доеду. Поплелась к машине, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Где-то позади хлопнула входная дверь, и я обернулась.

В два шага Керук оказался возле меня и, схватив за руки, заставил их показать. Я упрямилась, но он буквально насильно вытянул ладони, размотал быстро бинты и долго смотрел на ранки, на шершавую кожу, на трещинки до крови. Потом…потом вдруг большими пальцами осторожно провел по ранам. Мгновенная ласка, от которой по всему телу пошли маленькие вспышки электричества.

— Дура! — одними губами и под локоть потащил в машину.

Через несколько часов мы ехали домой с новой стиральной машинкой, а мои руки были смазаны заживляющим кремом и обмотаны чуть ли не по самые локти.

Он сделал это лично…смазал мои руки и забинтовал, и ни у кого не было настолько нежных пальцев, как у него. Наверное, в этот момент я была счастливей всех на свете, самой счастливой из смертных.

Но счастье длилось не долго. У самого ранчо нас уже ждали головорезы Тобаско. Те самые, которые уже один раз приезжали. Точнее, они нас не ждали…они как раз уезжали. Их машина проехала мимо нас, и они долго смотрели на Керука. Потом показали пальцами единицу и несколько нолей и скрылись. Полковник бросил машину и помчался в дом. Ворота спалили, и они обугленные телепались на петлях.

Я услыхала адский рык… а когда с ужасом вошла во двор, увидела мертвого коня и поляну, устланную трупиками кур со свернутыми головками…рядом с телом коня лежал мертвый Парти.

И белой краской написано на входной двери.

«ДОЛГ! Следующие — твоя сука и ее дочь!»

Хотела подойти, но он сделал мне предостерегающий жест, чтоб не приближалась.

Это был ритуал…подготовка к похоронам коня. Я стояла в стороне и смотрела, как он обмазывается какой-то краской, как тащит коня и укладывает на сколоченные доски. Небо нахмурилось, но Керук с таким видом посмотрел наверх, что даже тучи разошлись.

Иногда мне казалось, что он мистическим образом связан с самой природой, обручен с ней, сплетен настолько, что она является частью его самого. И он, как стихия, опасен и прекрасен. Вызывает благоговейный трепет, страх и восхищение.

Труп коня полковник обложил ветками и дровами, а потом поджег. Все это время не моргая смотрел на огонь. И я видела, как стиснуты его челюсти и выступают желваки, как сжимаются огромные руки в кулаки и потом разжимаются. Он в ярости и в отчаянии. Запах горелого мяса, искры, улетающие в воздух, и дым окутывает ранчо густой пеленой.

Весь вечер он ощипывал мертвых курей и укладывал в морозилку, а Парти я похоронила и плакала над его могилкой. Моя ненависть к тем ублюдкам, которые так изничтожили наших питомцев, была ужасающе сильной. Я еще никогда не ощущала такого отчаяния и такой боли при виде беспомощных несчастных тушек. Они даже не могли за себя постоять, когда их так безжалостно убивали. Невинные и безобидные существа. Наверное, Парти бегал и клевал всех… Партииии. И снова слезы на глазах. На душе пусто и как-то отчаянно тоскливо.