В коридорах оглушительно тихо. Я рада, что большинство обитателей дворца уже спит, а стражи как минимум вдвое меньше. Тени Морока сегодня празднуют, и пока единицы вернулись в казармы. Поэтому никто не видит, как меня шатает, пока я иду по коридору в сторону главной лестницы. Никто не может заметить, как трясутся мои руки, когда я приваливаюсь к мраморной стене, прижимаюсь горячим лбом к холодному камню, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Мне приходится цепляться пальцами за широкие перила, чтобы колени не подогнулись, и я не рухнула с лестницы, пока спускаюсь на третий этаж к своей спальне в полумраке, разгоняемом только бликами от свечей и хрустальных люстр.

Дыхание и мысли медленно успокаиваются, я делаю шаг к своей комнате, когда слышу мелодию рояля. Замираю, цепляясь за звуки, пытаюсь отвлечься, и сворачиваю в противоположную сторону, двигаясь навстречу мелодии. Я сама никогда не умела играть и никогда не находила звуки этого инструмента чем-то удивительным. Любая знакомая мне музыка – это барабаны да струнные, которые всегда фоном звучат в шумных тавернах, или скрипки с фортепиано, что были неотъемлемым сопровождением на скучном балу в Ярате. Но мне никогда не доводилось почувствовать чарующую магию тихой мелодии, что одиноко течёт в ночи. Не доводилось насладиться музыкой, под которую не требуется танцевать, подчиняясь нормам и этикету. В храме сёстры, бывало, пели ради собственного развлечения, но всегда делали это без музыкального сопровождения.

Я иду, и мелодия становится громче, отражается от стен и потолка, кажется, что она окружает меня со всех сторон, успокаивая моё сознание, утешая после полученного отказа.

Мне стоило бы сразу догадаться, кого я увижу, когда войду в просторный полукруглый зал. Там рядом с двумя высокими окнами стоит белый рояль, а за ним король Серата. Вероятно, он единственный во всём дворце обучался этому с детства. Я выкидываю из головы мимолётную мысль о том, что Александр, вероятно, тоже умеет играть, и вновь концентрирую внимание на Северине.

Его пальцы порхают над клавишами, а на ноты он даже не смотрит, зная всё наизусть. Я слабо улыбаюсь, замечая, что сейчас Северин растрёпан, в простых чёрных штанах да белой рубашке. Он не грустит, склоняясь над инструментом, его мелодия скорее задумчива, может, ему нужно время, чтобы побыть наедине с самим собой, и я решаю уйти. Но мелодия обрывается на высокой ноте, когда мужчина замечает меня.

– Агата, – ласково тянет он. – Прости, я не знал, что ты здесь. Я тебя разбудил?

Он хлопает ладонью по кожаной банкетке, приглашая меня сесть рядом с ним. Я медлю, не зная, стоит ли оставаться, но не хочу сейчас быть одна и принимаю приглашение.

– Прости. Наша с Анной спальня на четвёртом этаже, и сюда я пришёл, думая, что никого не потревожу. Мне казалось, что вы с Александром ещё в городе, – неловко улыбаясь, он пытается пригладить торчащие волосы.

– Сестра спит?

– Да.

– Ты часто играешь по ночам?

– Нет, – он начинает, не глядя, наигрывать лёгкий мотив левой рукой. – Только когда не спится или нужно собраться с мыслями. А ты почему здесь?

Я быстро пробегаю взглядом по помещению: оно просторное, но почти всё утопает в сумраке, в котором едва различима ещё одна дверь, ведущая в другой коридор. В этой комнате все свечи потушены и единственное освещение – скудный свет от зимнего неба. К счастью, сегодня оно всё затянуто светлыми облаками, полными снега. Этого свечения достаточно, чтобы мы могли видеть друг друга. А также его хватает для того, чтобы Северин заметил, что на мне надета вовсе не моя рубашка. Он задумчиво хмурится и возвращает внимание к клавишам, продолжая наигрывать уже новую мелодию.

– Как я понимаю, Александр тоже вернулся? – ненавязчиво начинает молодой король.

– Да, он у себя.

– Обычно старшие братья защищают младших, но у нас в семье всё наоборот, поэтому в его защиту сразу скажу, что он дурак.

Он наигрывает глупую и весёлую мелодию под стать своим словам, одаривая меня понимающей улыбкой. Мне становится чуть легче, тиски, сжимающие сердце, ослабляют хватку, а плечи расслабленно опускаются.

– Но если он сделал что-то, что тебе не понравилось, тебе стоит мне сказать. Я с ним разберусь, – Северин становится серьёзнее, и меня умиляет, как его мелодия перетекает во что-то более задумчивое, словно живёт и меняется вместе с его словами. – Я не столь добр, как кажется, а ты теперь часть нашей семьи.

Я молчу, но улыбаюсь теплу от его слов, что разливается в груди, продолжаю с интересом наблюдать за его пальцами.

– Или… – мелодия выдерживает длинную паузу, а потом, только с его новыми словами вновь течёт, удивлённая, – …ошибка в том, что он как раз не сделал того, что надо?

– Ты точно не старший брат?

Северин смеётся, мелодия сбивается на мгновение, а потом вновь начинает звучать, отражаясь от потолка.

– Иногда я его совсем не понимаю, – громко выдыхаю я.

– Лишь иногда?

Вновь улыбаясь, я пихаю собеседника локтем под рёбра, но его мелодия из весёлой медленно меняется на спокойную, тихую, едва различимую.

– Тебе нравится музыка, Агата? – интересуется Северин, замечая с какой жадностью я слежу за его пальцами.

– Да, хотя музыки в моей жизни было мало.

– Анна потрясающе поёт! Она сказала, что у всех Мар красивые голоса, но я глаз оторвать от неё не мог, когда услышал впервые, – делится молодой король. Я невольно улыбаюсь, чувствуя его любовь к моей сестре. – А на моё восхищение она только и ответила, что её голос не был лучшим среди вас. Неужели такое возможно?

– Возможно, – соглашаюсь я, моя улыбка расплывается ещё шире. – Лучшей в пении была наша сестра Лада. По характеру она была спокойной и молчаливой, но стоило ей начать петь, как равных её таланту не было. Анна шла следующей по красоте голоса. Сестра… её всегда тянуло к искусству.

– А тебя? – неожиданно спрашивает Северин, не переставая наигрывать тихую мелодию.

– У меня особо не было времени задуматься, – признаюсь я. – Я думала о том, как стать сильнее, чтобы защитить её. Но как видишь, я не справилась.

– То ли это странная причуда старших братьев и сестёр, то ли вы с Александром настолько похожи, – по-доброму ухмыляется собеседник. – Он тоже из головы не может выкинуть привычку быть за всех в ответе, но невозможно контролировать всё. А вы двое никак не хотите это признать.

Я поднимаю вопросительный взгляд на Северина, он смотрит на меня сквозь растрёпанную чёлку, разглядывает, раздумывая над чем-то, хотя его пальцы продолжают безостановочно двигаться по чёрно-белым клавишам. Наконец Северин приходит к какому-то решению, он переводит взгляд на свои руки, едва заметно хмурится и продолжает свою мысль: