В попытке успокоиться я делаю глубокий вдох, потом еще один и еще… И все равно, когда начинаю говорить, в голосе слышится дрожь.

– Одиннадцать лет назад, во время восстания, погибла моя мать. В нее выстрелил один из ваших братьев железной пулей, которые братство тайно провезло на Фейривэй.

– Как это произошло? – безразлично спрашивает он. – Она была воином? Или случайно оказалась рядом?

– Воином. – Я закусываю щеку изнутри, стремясь отвлечься от скорби, способной накрыть меня в любой момент. Но чувствую лишь облегчение. Сейчас я могу открыто говорить о маме, и миссис Коулман не станет затыкать мне рот или обрушивать на голову собственный рассказ. На этот раз мне позволят поведать о произошедшем так, как всегда рассказывал отец. – Задолго до моего рождения мама служила в королевской гвардии при дворе Ветряного королевства и пользовалась благосклонностью королевы Минуэтт. Когда она выбрала себе в мужья человека, моего отца, то лишилась должности. Они с отцом переехали сюда, в Лунарию, где родилась я. Мы были счастливы. Но, когда начались восстания, мама решила хотя бы попытаться помочь королевству. Эти земли первыми подверглись нападению, и среди населения было немало потерь, так что королева с радостью приняла ее обратно. Сражаясь бок о бок с бывшими товарищами, мама помогла им победить ваше братство, но дорого за это заплатила.

Он понимающе кивает и слегка подается вперед.

– Мне правда очень жаль. Надеюсь, вы мне верите. Мои предшественники совершили ошибку. Может, они и боролись за свободу религии, но явно избрали не тот путь. Во время восстаний я был четырнадцатилетним мальчишкой. И не имел к случившемуся никакого отношения. Когда правители-фейри подавили беспорядки, я увидел, что церковь стала намного лучше, чем прежде. Виновных казнили, а братьев, уличенных в сочувствии к их делу, сместили с правящих постов и заменили мирно настроенными последователями. Именно по их стопам я решил пойти.

Надеюсь, он не лжет. Хочется верить, что мне ничто не угрожает и он не видит во мне демона, нуждающегося в усмирении. Ведь именно подобные отвратительные идеи по большей части помогли фанатикам разжечь из одиночных беспорядков полномасштабное восстание. Они отравляли умы людей, ожесточали сердца бедных и угнетенных граждан, особенно тех, кто пострадал от предыдущей войны и в результате объединения острова потерял жилье и работу. Прижимистые аристократы обеспечивали их деньгами, в ряды армии набирались бедняки. Как только повстанцы обзавелись достаточными средствами и бойцами, они нелегально провезли на Фейривэй ружья и пули из железа, запрещенного на острове из-за смертельного воздействия на фейри, и напали сразу на три королевства – Ветряное, Лунное и Весеннее.

– К каким фейри относилась ваша мать? – спрашивает Марус.

– К сильфидам.

– И как она выглядела?

В мыслях тут же вспыхивают образы мамы.

– Она была красива, и в благой, и в неблагой форме. В ипостаси человека она выглядела почти как я. Может, чуть выше, на дюйм или два, с кожей синего оттенка. В неблагой, бестелесной форме она походила на прекрасного синего духа с людскими чертами, лицом, руками, ногами, но прозрачного и яркого, как небо. Она умела летать и плавать и танцевала грациознее балерины.

– Вы ее любили.

Я киваю, и по щеке катится слеза.

– И вы можете… менять формы, как ваша мать? У вас есть магия фейри?

Вся пропитанная скорбью теплота, сопровождающая мой рассказ о маме, исчезает, оставляя вместо себя холод.

– Нет, – резко бросаю я. Интересно, может он понять, что я скрываю? Конечно, я не солгала. По крайней мере, отчасти. Я и правда не могу менять формы. На это способны большинство полукровок, рожденных от связи фейри с человеком, но меня… просто не учили. А поскольку мамы, способной объяснить мне, что к чему, нет в живых, сомневаюсь, что у меня это когда-либо получится. Что касается магии фейри, здесь все несколько сложнее. – Я не пользуюсь магией фейри.

Марус тяжело вздыхает, но, похоже, чувствует большое облегчение. Наклонившись вперед, он упирается руками в бедра.

– Я буду добр к вам, мисс Монтгомери. И, если примете меня, стану нежно любить.

Принять его или нет? Мачеха явно не оставит мне выбора. Но я не говорю об этом вслух, лишь спрашиваю:

– Почему я? Мы почти не разговаривали, и вы явно заметили мое беспокойство. Зачем добиваться моей руки, когда вы с гораздо большей легкостью смогли бы увлечь одну из моих сводных сестер?

Он молчит, а потом медленно поднимается. Я напрягаюсь, но он не подходит ближе. Лишь расправляет плечи, становясь как будто выше.

– Мой личный долг – спасти ваш род. Без насилия и восстаний. Просто подавая благой пример и наставляя на путь истинный.

– Спасти, – эхом отзываюсь я, чувствуя, как холодеет все внутри. – Думаете, мне нужно… спасение?

– Как и всем фейри, – произносит он, не глядя на меня. – В Сан-Лазаро мы чтим мир и боремся с насилием, в меру своих сил пытаемся очистить остров от греха. Именно поэтому я решил жениться на фейри и выбрал вас. Я подарю вам любовь. Нас ждет честная, достойная жизнь. Вы ведь не связаны с магией, значит, почти безгрешны. Наш брак станет примером для других. Вместе мы сделаем Фейривэй добрее.

Я вскакиваю на ноги, чувствуя, как ярость струится по венам.

– Я не желаю вашего спасения. И не нуждаюсь в нем. Наследие фейри – вовсе не грех.

С горящими глазами Марус поворачивается ко мне.

– Дикая натура! Но я могу помочь. И спасти вас.

– Даже не пытайтесь! – И, высоко подняв голову, направляюсь к двери.

Он настигает меня в несколько шагов и, встав передо мной, загораживает выход. На лице его мелькает вспышка ненависти, словно бы тщательно продуманная личина дала трещину. Однако Марус быстро возвращает себе невозмутимый вид.

– Вы отсюда не уйдете. Завтра мы поженимся, но до тех пор вы останетесь в этих комнатах.

Я потрясенно открываю рот.

– Завтра? Вы ведь шутите? Я не выйду за вас замуж!

– Все уже решено. Мы с вашей мачехой нашли общий язык, и соглашение пойдет на пользу всей семье. Ради любви к ним перестаньте противиться. Не хотите спасти себя, подумайте об их благополучии.

Я лишь моргаю, не в силах говорить. Все его слова кажутся совсем неправильными. Но с чего начать и как ему объяснить?

С губ срывается горький смешок.

– Вы даже не знаете, о чем говорите. Подумать о семье? Поверьте, они этого не заслужили.

Взгляд Маруса становится жестким.

– Меня предупредили, что с вами трудно сладить, вы эгоистичны и думаете только о себе. Сперва я не поверил, ведь вы казались такой робкой. И дикой, без сомнения. Но я все же полагал, что и у вас есть чувства. Что ж, я ошибся. Теперь понимаю, почему она взяла с меня те обещания. Вы просто средоточие греха.