– Да.

– А американцы?

– Если мы заявим о себе, если сможем объединиться и победить Батисту, что им останется? В конце концов, они будут вынуждены нас признать.

Я не уверена в этом. Когда он говорит, все кажется очень простым. Но если все так просто, почему Батисте удается так долго оставаться у власти?

– А если вы не добьетесь успеха?

– Тогда по крайней мере я буду знать, что жил не напрасно. Я погибну ради великой цели.

– Ты думаешь, за это стоит умереть?

Я пытаюсь представить, что люблю что-то настолько сильно, что буду готова за это умереть. Я бы умерла за свою семью. За своего ребенка. За мужчину, которого люблю. Но умереть за страну?

– На свете нет ничего более священного, чем отдать жизнь за свою родину, – говорит он торжественно.

Это слова мученика, и, возможно, однажды эти слова напишут в учебниках по кубинской истории, но я не хочу любить мученика. Я не хочу, чтобы эта война повлияла на мою жизнь. Я не хочу потерять Пабло.

– Значит, ты должен пожертвовать своей жизнью ради Кубы?

Пабло пытается улыбнуться.

– Надеюсь, мне не придется это сделать. Надеюсь, до этого не дойдет.

– А если придется?

Он обнимает меня, наши лбы соприкасаются, его губы в нескольких сантиметрах от моего рта.

– В конце жизни каждый человек остается один на один со своими убеждениями. Если я останусь в стороне, если я ничего не сделаю, я не смогу с этим смириться. Я не смогу называть себя мужчиной. Хорошо это или плохо, но это моя позиция, и я готов к тому, чтобы нести ответственность за последствия.

Я глубоко вздыхаю.

– Я увижу тебя снова? – Слеза стекает по моему лицу. – Мне кажется, что мы расстаемся навсегда.

Пабло целует меня, его руки обнимают меня за талию, мы прижимаемся друг к другу.

– Не теряй веру, Элиза.

– Ты вернешься, когда все закончится?

– Да.

Марисоль

Я положила последнее письмо в коробку и на мгновение лишилась дара речи. Я столько раз расспрашивала бабушку о ее жизни на Кубе – почему она никогда не рассказывала мне о том, что была влюблена? Что же произошло между ними? Неужели их разлучила революция? Неужели она забыла его, когда познакомилась с моим дедушкой?

Моя бабушка любила революционера. Я никак не могла до конца осознать это.

Бабушка всю свою жизнь осуждала режим Кастро. Она поддерживала организации, выступающие против правительства Кубы, жертвовала деньги на свержение Фиделя. Каждое воскресенье она посещала церковь, но никогда не причащалась, потому что ее сердце было слишком переполнено ненавистью к Фиделю и к людям, которые украли у нее страну. Но она любила одного из них.

Неужели он вернулся к ней?

После прочтения писем у меня появилось множество вопросов, на которые я не могла найти ответа. У меня в руках лишь половина их романа – его письма к ней, которыми бабушка очень дорожила, и поэтому решила их спрятать. А как насчет ее писем к нему? Любила ли она его? А если любила, то почему они расстались?

Мне необходимо узнать, чем закончилась их история, и теперь я понимаю истинный смысл слов Анны, когда она сказала мне:

– Тебе трудно представить, какие тогда ужасные настали времена – в течение нескольких месяцев наш привычный мир был разрушен. Что бы ты ни нашла в шкатулке, не суди свою бабушку слишком строго.

Она наверняка что-то знает. Интересно, известно ли что-нибудь моим двоюродным бабушкам? В письмах о них нет ни слова, и я не знаю, доверила ли бабушка им свою тайну. Столько всего мне нужно выяснить.

Жив ли ее возлюбленный? Если жив – продолжает ли он до сих пор жить на Кубе?

Сейчас уже поздно – мои часы на телефоне показывают, что уже за полночь, но я не могу заснуть. Мозг мой кипит. Я хочу поделиться тем, что узнала, с отцом и сестрами, и в то же время, прежде чем я расскажу обо всем членам семьи, мне нужно собрать больше информации. Кроме того, не так-то просто позвонить из Кубы домой в Америку. С одной стороны, мне нравилась эта вынужденная изоляция от моей привычной жизни, но с другой, я внезапно почувствовала себя невыносимо одинокой, отрезанной от своих друзей и семьи. Почему бабушка не рассказывала мне этих историй? Почему она не поделилась со мной?

Мне необходимо выйти на воздух, я не могу оставаться в четырех стенах маленькой комнаты. Я достаю из чемодана халат, надеваю его поверх майки и штанов и на цыпочках выхожу в коридор. В той части дома, где живут Родригесы, тихо. Наверху соседи еще не спят, сквозь покрытый влажными пятнами потолок до меня доносятся звуки – глухие шаги, шум воды из-под крана, еле слышный детский плач.

Ступеньки скрипят, и я вздрагиваю при каждом шаге, молясь о том, чтобы не разбудить весь дом. Я прохожу мимо двух закрытых дверей и попадаю в заднюю часть дома. Я открываю стеклянную дверь, которая ведет в открытую часть ресторана с видом на океан. Ветер треплет мои волосы, а убаюкивающий шум воды успокаивает мое бешено бьющееся сердце.

– Не можешь уснуть?

Я резко оборачиваюсь и вижу Луиса, развалившегося в одном из кресел, где днем сидели посетители. Перед ним на столе стоит бутылка рома и наполовину наполненный стакан.

Лунный свет падает на него, и я замираю.

Серебристый луч освещает левую сторону его лица: под глазом синяк, а на щеке глубокая рана – ничего этого не было сегодня вечером.

– Что с тобой случилось? – ахаю я. – Ты в порядке?

Луис тянется к стакану, стоящему перед ним. Он допивает ром и сердито, со звоном ставит стакан обратно на стол.

– Меня ограбили.

– Боже мой! Что они украли?

Он открывает бутылку и наполняет стакан. Но не пьет.

– Главным образом, мое достоинство.

– Ты сообщил об этом в полицию?

Его губы кривятся в саркастической усмешке.

– Я очень сомневаюсь, что полиция станет заниматься простым ограблением.

– Я думала, что на Кубе преступления – редкость. В путеводителях, которые я читала, говорилось, что здесь очень безопасно, – говорю я, чувствуя себя немного глупо, так как опровержение моих собственных слов сидит напротив меня.

Он фыркает.

– Не верь всему, что читаешь. Преступность выставляет режим в невыгодном для него свете.

– Тебе нужно что-нибудь для лица? Может быть, антисептик?

Луис поднимает свой бокал в молчаливом тосте.

– Дезинфицирующее средство у меня уже есть.

Свободной рукой он указывает на пустой стул по другую сторону стола, и я догадываюсь, что он, возможно, немного пьян.