Придворные как огня боялись холодного взгляда глубоко посаженных светлых глаз фаворита. Отчего, был ли он зол по природе от злокипучего сердца своего? Сомнительно. Для большого зла тоже нужен талант. Бирон же никакими талантами не обладал. Он был просто мелким, равнодушным эгоистом. И это оказалось страшнее всего. Рукою (или не рукою) судьбы он оказался в одно и То же время высоко поднятым не только над другими вельможами, но и над уровнем собственной компетентности. Тем не менее во всяком разговоре любой подданный императрицы мог ухмыльнуться, произнося его имя. Понимал ли он это? Думаю, что да, понимал. И оттого старался казаться еще более высокомерным, еще более холодным и грубым, чем был на самом деле. Свой эгоизм он возвел в жизненный принцип, отгородившись им от мнения толпы.

При душевной мелкости, при небогатом, неразвитом интеллекте такой характер, как у Бирона, вырабатывается легко и быстро. Его главное проявление — в неспособности понять никого, кроме себя, и в собственных низменных страстях, направленных во зло другим.

Почему такие люди страшны и чем так уж сладка личная власть, что за нее держатся до последнего, идут на преступления и на смерть?.. Личная власть — это возможность повелевать, оказывать воздействие на других, в том числе и на тех, кто умнее, благороднее, добрее. Личная власть — это возможность безнаказанно творить зло, по прихоти распоряжаться не только имуществом, но и поступками других и самой жизнью их. Личная власть в принципе безнравственна. И трижды безнравствен человек, стремящийся к ней. Может быть, потому так редко везет народам на правителей. И так неудачен, как правило, оказывается даже самый демократический выбор...

Характеристику Бирона дополняет другой его враг — Бурхард Кристоф Миних, в просторечье — Христофор Антонович, граф, фельдмаршал, жестокая и продажная каналья. Он на брюхе ползал перед курляндцем в годы правления Анны Иоанновны, а потом... Потом он участвовал в его устранении.

Его отзыв: «Бирон, столь быстро достигший первых государственных степеней, не имел никакого образования, говорил только по-немецки и на своем природном курляндском наречии; он даже худо читал по-немецки, в особенности, если при этом попадались латинские или французские слова. Он не стыдился прямо говорить всем, при жизни императрицы, что не хочет учиться русскому языку для того, чтоб не быть вынужденным читать государыне донесений, просьб и других бумаг, присылавшихся ему ежедневно.

У него были две страсти: одна — довольно благородная — к лошадям и верховой езде; ...второй страстью была игра. Он не мог дня провести без карт и нередко ставил избранных им партнеров в весьма неловкое положение, потому что играл «по большой».

Он был довольно хорош собою, умел нравиться и питал такую привязанность к императрице, что не покидал ее ни на минуту; в случае же своего отсутствия, оставлял при ней свою жену...»

Миних не любил Бирона. И потому к его высказываниям нужно относиться с известной долей осторожности.

Был ли Бирон хитер или прост? Скорее — ни то ни другое. Опыт придворной жизни, постоянная настороженность и внимание к обстановке, от которой зависело его благополучие и сама жизнь, выработали из него тонкого интригана. Но это был скорее инстинкт, нежели ум, как у Остермана.

Внешние дела России его интересовали мало, если это не касалось Курляндии. О внутреннем положении он пекся тоже лишь постольку, поскольку от оного зависело его благополучие. Ведь кроме лошадей и карт, как и у всякого нувориша или человека, чье детство прошло в бедности, он питал страсть к роскоши и был жаден до наживы. Не брезгуя никакими способами, он приблизил к себе некоего негоцианта по имени Соломон Липпман и сделал его своим финансовым советником и банкиром, разрешив и узаконив по существу ростовщическую деятельность при дворе.

Сказывали, что, когда проигравшийся в пух и прах иной гвардейский офицер вдруг уезжал в провинцию на сбор недоимок, его тень весьма напоминала собой короткошеюю фигуру бироновского советника. А когда Липпману пеняли за зверские проценты, банкир сладко улыбался, разводил короткими руками, поднимал палец, унизанный перстнями, и говорил жирным шепотом, что сам с этих операций имеет лишь малость...

Единственный непреходящий интерес вызывали у Бирона придворные дела. Здесь он хотел быть и был в курсе всего. И при этом никогда не жалел денег на оплату шпионов и доносителей. Сын фельдмаршала Миних-младший пишет: «Когда быть страшному и ненавидимому случается всегда вместе, а при том не бесполезно во всякое время стараться сколько можно исследовать о предприятиях своих врагов, то герцог курляндский не токмо в рассуждении перваго достаточно был уверен, но также избыточно снабден был повсеместными лазутчиками.

Ни при одном дворе, статься может, не находилось столько шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всем, что в знатных беседах и домах говорили, получал он обстоятельнейшия известия; и поелику ремесло сие отверзало путь к милостям, так и к богатым наградам, то многия знатныя и высоких чинов особы не стыдились служить тому орудием».

Вот вам нравственность наша российская! Не таков ли рецидив случился и два столетия спустя, «понеже и тогда ремесло сие отверзало путь к милостям и к наградам, хотя и не богатым»...

И все-таки, что же поддерживало столько лет на плаву эту, в общем-то, ничтожнейшую персону, каковую являл собою Эрнст Иоганн Бирон? Привязанность к нему императрицы? Собачья преданность бабы? Сбрасывать со счетов, конечно, нельзя, но — мало. Может быть — поддержка немецкой партии? В каждой стране чужеземцы среди враждебно настроенного населения сплачиваются, чтобы выжить. Остзейцы хотели не просто выжить, но и хорошо жить. Что им из того, что в бедном государстве, каковым искони была и есть Россия, жить хорошо можно традиционно только за счет других, — других, живущих плохо. Но я уже говорил, солидаризируясь с историками — противниками традиционного взгляда на фигуру временщика, что одного Бирона и горстки остзейских баронов у ступеней русского трона слишком мало, чтобы поработить Россию. Сделать это может лишь сам народ... Вы, конечно, понимаете, что в данном контексте под «народом» может подразумеваться только дееспособная часть населения, то есть дворянство. А оно, в отличие от немцев, было разобщено неизжитым местничеством, завистью, недоброжелательством друг к другу, памятью древних междоусобий. В этом главная причина всех наших бед, не только бироновщины, но и последующих. Может быть, кто-то не согласится с таким выводом, но не те ли черты нашего характера помогали развязать террор послереволюционных лет