Рядом расположились кузнецы. Старший, видно, мастер – невысокий сухонький старичок с жилистыми руками и хитрыми глазами, и младший, подмастерье, – дюжий хлопец, статью и выражением лица напоминавший трехлетнего бычка.

Большей частью их товар составляли всякие потребные в хозяйстве мелочи: подковы, сошники, ножницы, ножи, шильца, топоры. Но были вещи и похитрей, мастерить которые возьмется не всякий. Прежде всего, несколько замко́в. В былые времена о замках на Руси и не знал никто, и не понимали: зачем бы могла такая вещь пригодиться? В своем роду от кого закрывать дверь или сундук? А если уж в дверь ломится чужак, значит, пришла такая беда, от которой замком не отгородишься.

Но теперь времена изменились. Даже на Радимовом погосте жили уже не только радимичи. Немало было и кривичей, и вятичей. А уж вместе с воеводой Воебором кто только не пришел: и словене новгородские, и киевские поляне, даже несколько крещеных печенегов. И все люди лихие. Вроде бы не чужие, не враги, но и своими их язык назвать не поворачивался. С такими следовало ухо востро держать. Как появилась надобность, так и приспособились мастера замки делать. Поначалу это не замки были, а смех – палочкой открывались. Но чем хитрей становились тати, тем хитрей кузнецы стали замки ладить. Как началось это состязание тысячу лет назад, так и продолжается по сей день.

На почетном месте висели и несколько мечей. Конечно, знатный воевода с таким мечом, может быть, в битву и не пошел бы, не дамасская сталь, но для обычного воина – честное оружие. Хотя, конечно, вещь не дешевая. Однако находились покупатели и на мечи, и на кольчуги. Никогда не знаешь, как оно в битве может приключиться. Доброе оружие может и себе, и дружине жизнь сохранить. Если есть излишек, то потратить его на кольчугу или хоть на пластинчатую броню – дело святое.

Доброшка с Алешей уставились на боевую снарягу. Денег не было, но посмотреть хотелось.

А седенький кузнец смотрел на них. Особой дружелюбности в его взгляде не было. На землепашцев, пришедших покупать подковы или сошники, они были не похожи. Потрепанный и несколько запущенный вид со всей очевидностью показывал, что и замки с мечами ранним зевакам вряд ли по карману. За такими бродягами глаз да глаз нужен. Моргнешь – и нет подковы, а зевнешь – и пол-лавки унесут. На помощника тут особой надежды нет. Силен парень, да разума невеликого. У него под носом навьи с русалками будут хоровод водить, а он и глазом не моргнет.

Алешка протянул руку к мечу:

– Дозволь, кузнец, глянуть.

– Дозволь, сначала, детина, на серебро твое глянуть.

– У нас за посмотр отродясь деньги не берут.

– А у нас отродясь глазами смотрят. Смотреть смотри – пусть хоть очи лопнут, а руками не трожь!

– Экой ты сердитый!

– С такими молодцами, как ты, иначе и нельзя.

– Да чем же мы плохи, что ты нас чуть только увидел, так сразу бранишься?

– Кому, может, и не плохи, а ты мне меду не подносил, чтобы я тебе задарма улыбался. – Кузнец вскочил с лавки и сверлил Алешу колючим взглядом.

– А вдруг бы купил я? Ты, старинушка, так всех покупателей пораспугаешь.

– Уж вроде и не дите ты, добрый молодец, а не знаешь, что вдруг бывает только пук. Думаешь, я не вижу, что у тебя серебра не больше, чем у карася шерсти? Шел бы ты подобру!

– Вот уж он и серебро мое сосчитал! Да у меня его, может быть, куры не клюют.

– Ну так, если богатый такой, покажи мошну! – Старик уже кричал. – А не покажешь – я тебе путь покажу.

– А ну как не пойду?

– Много таких уже было. Жировит, укажи-ка добру молодцу путь через тын.

Молодой кузнец, который до этого момента стоял безучастно, глазея на облака, очнулся, посмотрел сначала на старичка, потом снова на облака – и снова на старичка. Поводя богатырскими плечами вышел из-за прилавка и взял в руки один из тех мечей, к которым присматривался Алеша. Протянул Алеше вперед рукоятью:

– Возьми, добрый человек, полюбуйся.

– Спасибо тебе, – Алеша принял клинок, взвесил на ладони, проверяя балансировку, и несколько раз со свистом рассек воздух:

– Добро!

Старичок, видя это, запунцовел и набросился с бранью на своего подмастерья. Каких только слов он не произносил, каких только проклятий не насылал на буйну голову своего дюжего молотобойца, вспомнил в самых срамных сочетаниях всех его родственников до пятого колена… Тот, однако, и бровью не повел.

Дождавшись, когда Алеша вдоволь натешится с мечом, принял его обратно, повесил на место и вновь так же безучастно уставился на небо.

Старичок же расходился все больше. Он кричал, топал ногами и наконец с силой стукнул молодого сухоньким кулачком по плечу. Удар, по-видимому, был довольно чувствительным. Все ж кузнец. Молотобоец потер плечо, посмотрел на старичка и промолвил с мягкой укоризной:

– Да будет тебе, дядюшка! Уж тетушка-то серчать будет, если прознает, что ты опять на торжище свару устроил.

Это невинное вроде бы замечание тотчас остудило пыл старого кузнеца. Из него будто разом вышел весь пар. Он растерянно заморгал, будто бы неожиданно проснувшийся посередь крыши лунатик. Оглянулся недоуменно, охнул и сел на лавку.

– Ой, простите меня, старика, люди добрые. Чего это я, в самом деле… да вишь, о прошлом годе так же вот приценивался один: купил на копыто, а утащил на коня. Эх… да вы заходите еще, раз не тати. Добрым людям всегда рады.

Алеша усмехнулся, кивнул подмастерью, и вся троица пошла дальше по торговой площади. Народ меж тем прибывал.

Вынесли свой товар усмари. От их рядов остро пахло свежевыделанными кожами. На погляд народу вывешивали сапоги, чуни, порты на самый разный вкус, ремешки, кошельки, плеточки и упряжь.

В отгороженном углу продавали скот. Мычали коровы, блеяли ягнята, кудахтали куры. Какой-то гордого вида щуплый оборванец продавал столь же гордого вида и столь же щуплого петушка. Сходство продающего и продаваемого было уморительно. Оба представителя этой странной парочки о чем-то таком догадывались, поэтому посматривали вокруг воинственно.

Веселый румяный дед в соломенной шляпе, пристроившись у самой крепостной стены, разложил на складной лавочке костяные гребни. Гребни были разные: большие, девичьи косы расчесывать, и маленькие – вшей из бороды гонять. Были простые, а были тончайшей работы, с выпиленными сквозными узорами на ручке. Пока покупателей не было, дедок вытащил из-за пояса костяную же свирель и выдувал заковыристые трели.

Вслед за торгующим людом на площадь потянулись и покупающие. С важным видом промеж рядов ходили замужние женщины. Выражение их лиц было особым, таким, чтобы никакой тать даже и мысли в свою лихую голову не допустил покуситься на их добро, чтобы никто не смог и слова поперек сказать. То есть на лицах была запечатлена готовность тут же дать отпор любому посягательству, от кого бы оно ни исходило: от базарного воришки, от торговки, от соседки или от сил небесных. Должно быть, печенежский хан, сунься он под горячую руку бабы, вышедшей на торжище, целым бы не ушел.