Я отодвинула болезненного цыпленка. Несмотря на весь мой зверский голод, это изъятое у бродячего кота блюдо не внушало мне ни малейшей приязни даже в качестве собеседника.

– Ничто ничего никому не покажет! – просветила я полторы грибных шляпки, утопших в жиденьком бульончике. Скатившаяся слеза добавила соли и без того пересоленной водице. – Что оно может показать, если времени нет?! Пустой звук, сотрясение воздуха, слепая последовательность… Время! Хронос! Пожиратель собственных детей! Покажет, как же! Это Хронос-то? Хренос! Потому что время – такая же фикция, как мой сегодняшний обед. Одна видимость и ничто в сущности!

Раздалось скромное покашливание.

Один из столбиков террасы раздвоился, из густой тени вышла подпорченная копия Дика.

– Кто посмел вас так расстроить, прекрасная жрица? – подтянул колки и тронул струны невидимой лютни завораживающий голос.

– Время! – разозлилась я на непрошеного зрителя. – Его нет! Украли. Что вам угодно, магистр?

Оказалось, магистр решил удостовериться в добром здравии убиенной, поелику слышал о покушении.

– Я… счастлив, что вы живы, – глубокий голос продемонстрировал искреннее волнение и даже дрогнул в нужном месте. – Но категория времени не столь проста. Пока существует сознание, материя и тот, кто связует, будет и время, прекрасная жрица Истины.

О нет, только не это, не надо мне дополнительного курса лекций! У нас здесь каникулы, к вашему сведению. И жрица сегодня особенно ненавидит слово «жрица» – оно ей напоминает о хлебе насущном. И она намерена отдохнуть от истин, лекций и лекторов. Немедленно. И не надо ее сопровождать, у нее уже есть один провожатый, замечательный и скромный собеседник. Да вот же он, синенький такой, с крылышками, ждет не дождется на блюдечке, когда на него соблаговолят обратить внимание.

Забрав цыпленка в качестве сопровождающего лица, я гордо удалилась в тоскливые стены кельи, оставив магистра иронично посмеиваться на террасе.

Хочу быть пожарным дозором: ему судьба дважды в день беконы подбрасывает… Я глянула на пустую клетку под потолком. Хоть это помещение мне удалось освободить от грызунов, заявив, что если я окажусь неспособной предвидеть пожар лучше крысы, то туда мне и дорога.

– Вот бекон – это уже существенно, – протянула я мечтательно, привставая на цыпочки в поисках заветного рычажка. Если подтянуть кровать, да водрузить на нее табурет, да…

– На, держи! – подарком судьбы ввалился в комнату взмыленный Пелли с подносом бутербродов и горячим бульоном в кастрюльке, застав меня в разгаре строительных работ. – Ох, еле успел!

Бедняга с лету бухнулся на скамью, утирая пот.

– В жизни так не бегал, даже от кикиморы. Она, кстати, щас убийцам твоим мозги чистит. Ох. и злющая баба! Они там все на ушах стоят! А вельможу видела? Ох, и лют! Знаешь, кто он? Ни в жизнь не догадаешься! С твоими-то способностями…

– А фто жа шпешка? – больше сказали за меня бутерброды, уже забившие мне рот, чем удалось самой.

Мальчик хихикнул:

– Мастер сказал, что если я в два счета не доставлю тебе этот поднос, то ты так завопишь, что крепость рухнет. Так это ты с утра так горло драла? Здорово! Такая мощь! Никогда бы не подумал, что такая тощая… Стройная, стройная! Не кидайся птицей, улетит! Я хотел было еще разок послушать этакую музыку сфер, да он добавил, что если третий раз на дню раздастся этот пожарный вой, то ночью в клетке крысой буду дежурить я.

– Врал, – убежденно сказала я. – Ни одной клетки не уцелело бы. А кто вельможа лютый?

От природы круглые глаза рыжего стали треугольными, и он жутким шепотом, взяв с меня клятву о неразглашении, сообщил. Я обомлела:

– Врешь! Нет, не может быть! Что тут делать государю другой державы? Да кто позволил бы тут разгуливать спокойненько чужому войску? Даже из двадцати человек? Это было бы сочтено за вероломное нападение на государство Асарию! Да уже весь Гарс стоял бы с копьями под стенами, готовил тараны, женщины оплакивали бы убиенных… – Я растерянно придвинула к Пелли бутерброды. – На, угощайся!

– А он здесь инкогнито! – важно заявил мальчишка.

Он отказался от бутербродов, но, страшно довольный, что в кои-то веки огрел меня непредвиденной новостью, всеми веснушками хищно нацелился на цыпленка. Пришлось пожертвовать. В обмен на – что бы такое придумать – на крепкую веревку.

– А зачем тебе веревка? – обрадовался веснушчатый. – Нешто вешаться, наконец? Длинную?

– Именно за тем, о чем ты подумал, – поддержала я его радость. – Отчего не сделать другу приятное? Длинную, чтоб можно было семижды обмотать тебя до последнего вихра.

Вредный рыжий, зажав цыпленка под мышкой, мигом сиганул, только вихры взвеяли. Крикнул уже издали: «Щас! Я еще мыльце принесу!»

И зачем мне веревка в самом деле? Не успела я обдумать этот вопрос, как Пелли примчался обратно. С внушительным мотком веревки, но без мыла. Мол, мыло в следующий раз, для сравнения: как оно с мылом и как без оного. Маленький изверг!

Синеватый цыпленок по-прежнему торчал у Пелли под мышкой… и с любопытством крутил по сторонам ощипанной головкой. Глазенки недоуменно таращились, клювик беззвучно раскрывался, а лапки судорожно скребли мальчишеский бок.

– Что это?! – Голос, наконец, вернулся ко мне после продолжительной паузы, ждавшей, пока я выкашляю из себя застрявший бекон.

– Где? – недоуменно покружился вокруг себя Пелли, пытаясь спрятать пискнувшего призрака за спину.

– Цыпленок! Он живой! А я его чуть не съела! Я им чуть не поперхнулась!

– У него был обморок, – быстро протараторил мальчишка. – Как только я хотел его укусить, он пришел в себя.

– Ну да, рассказывай! Это был вареный цыпленок! Вкрутую!

– Тебе показалось! – встопорщил он все веснушки. – И вообще, это совсем другой цыпленок! Твой был потрошеный и безголовый, как раз для тебя!

– Я что – своего родного цыпленка не узнаю?! Да я его весь обед высиживала! Та-а-ак! – протянула я, угрожающе поглядывая на крысиную клетку. – Выбирай: или предсказание, или дозор!

Пелли одной щекой побледнел, другой покраснел, мучительно выбирая. Цыпленок воспользовался моментом и, выпорхнув из опущенных рук, побрел, пошатываясь и стесняясь наготы, к бутербродам.

– Роночка, не выдавай! – заныл уличенный, пуская сирую слезу. – Я тебе еще одну веревочку могу принести, покрепче даже этой… Ну, пожалуйста! Мастер меня выгонит!

– Ага, и ты лишишься возможности подслушивать и подглядывать! – От этих слов мальчишка втянул лохматую рыжую голову в плечи и задрожал. Меня это опять-таки не смутило. – За все годы, что я тебя знаю, милый мальчик, ты не изменился ни на одну веснушку. Тебе все те же двенадцать лет, как и было. Сегодня утром добавились крылышки. Да, я видела, не отпирайся! Сейчас к крылышкам уже живой вареный цыпленок. Вареный, настаиваю! Жаль, что устав школы категорически запрещает пифиям практиковаться на учениках. Очень плохо для устава, который я сейчас нарушу. Зато узнаю, кто ты такой и с чем тебя едят.