— И не говорите, но в ближайшее время по-другому никак не выйдет. Я и сегодня-то к вам только на часок залетел, а потом обратно. Эскизы большой установки у вас в каком состоянии?

Суть вопроса состояла в том, что размер зоны переноса вообще-то мог варьироваться в довольно широких пределах, но для обеспечения хоть сколько-нибудь приличной точности старт должен был происходить в вакууме. То есть имеющийся прибор годился для телепортации объектов размерами не более дециметра по любому из измерений.

— Этим у нас Саша занимается, — пояснил Яков, — вон, кстати, он тарахтит обратно. Что-то нарисовал, но тут в любом случае нужна серьезная инженерная проработка.

Через час с небольшим канцлер улетел, а на «Заре» началась подготовка к следующему этапу — перебросу уже не на три метра, а на двенадцать, и не какой-то там мухи, а полноценной мыши.

Спустя неделю экспериментаторы пришли к выводу, что все возможное из имеющейся установки выжато. Нет, она могла оперировать и куда более массивными объектами, но Найденов строжайше запретил формировать зоны переноса крупнее семи сантиметров в диаметре. Потому как в случае существенного превышения этого параметра в зону могла попасть и часть камеры, а в этом случае теория предсказывала лавинообразное и неконтролируемое развитие процесса. В чем, собственно, Александр убедился на своем опыте год с небольшим назад. Попытки же увеличения дальности пока не были теоретически обоснованы, Капице и Френкелю требовались консультации с серьезными математиками.

И вот лаборатория опечатана, за учеными прилетело две «Пчелки», и на «Заре» остался только взвод охраны. Лаборант, как начальник, покидал объект последним, на своем личном «Тузике».

В Гатчине Александра снова ждала пустая и чуть запылившаяся за время отсутствия хозяина квартира — обзаводиться приходящей прислугой лаборант не хотел. Во-первых, можно не сомневаться, в какой конторе эта самая прислуга будет получать свое настоящее жалованье, а не копейки от Саши. А во-вторых, он считал, что всякая вещь, пусть это даже будет грязный носок, в порядочном доме должна лежать там, где ее положил хозяин. Иначе все равно получится бардак, в котором регулярно станет пропадать что-то важное. Потом, правда, находиться — когда оно станет уже и на фиг не нужно. То, что внешне эта ситуация покажется идеальным порядком, на самом деле сделает ее даже хуже.

Впереди было два выходных, а затем лаборанту предстояли неоднократные визиты на Путиловский завод, где по его эскизам и техзаданию должны были сначала сделать рабочие чертежи механических деталей большой установки, а потом и изготовить их.

Александр достал из почтового ящика скопившуюся там за время отсутствия стопку газет. Так, старые можно отложить, все равно самое важное уже было по радио. Так, а это сегодняшняя? Очень интересно, чего это там вдруг пишут про Путиловский завод? А, так это в контексте его прежнего фактического владельца, но все равно интересно. Тут и выступление Георгия Андреевича есть? Вообще-то его лучше слушать вживую или в хорошей записи, как, например, Райкина, но ладно, и газетная публикация сойдет.

Почти всю вторую страницу «Ведомостей» занимало описание скандала с новым процессом Путилова. Причем сам факт, что приговор был заранее написан в императорском комиссариате, не вызвал у авторов материала никакого особого удивления, и они явно предполагали, что читатель будет с ними солидарен. Ну в самом деле, это же не карманная кража, ограбление инкассаторов или недотягивающее до государственного уровня мошенничество, чтобы вовсю демонстрировать независимость российских судов! А подрыв обороноспособности империи — при соучастии Путилова на вооружение чуть не была принята целая серия непригодных пушек. Так что в материале присутствовало даже некоторое недоумение: мол, а чего это ему тогда так мало дали? Были и гипотезы о причинах такой непонятной мягкости. Первая заключалась в предположении, что на следствии было продемонстрировано доселе невиданное и неслыханное раскаяние, от глубины которого расчувствовался даже ко всему привыкший Найденов. Вторая напоминала: суд состоялся сразу после победного окончания мировой войны, а значит, вполне могла иметь место определенная эйфория. Наконец третья гипотеза заключалась в том, будто бы в этот день канцлер встал не с той ноги.

Далее приводилась речь Найденова на пресс-конференции, состоявшейся вчера утром. Мельком глянув на общий вид материала, лаборант увидел несколько пометок «смех в зале». Он уже знал, что такое в описании выступлений канцлера появляется только тогда, когда этот самый смех фиксируется именно тем микрофоном, в который говорит оратор. То есть к описываемому процессу больше подходит слово «ржание».

Ну-ка, заинтересовался лаборант, чем это там Георгий Андреевич веселит народ? Ага, он отвечает репортеру «Труда»:

— Говорите, давление на суд? А вы можете одним словом охарактеризовать произошедшее?

— Могу — это недопустимо!

— Хоть слов получилось и два, я полностью к ним присоединяюсь. Готов подписаться под каждой буквой! И кто тут на кого давил: вы на меня или я на вас? Так и с судьей. Никто на него не давил — просто его мнение совпало с имеющимся у императорского комиссариата. Кстати, в отличие от нас с вами, не дословно, ибо судья зачитал текст с ошибками. Но вот то, что комиссариат выразил свое мнение столь коряво, не есть хорошо и будет сопровождено оргвыводами.

А ближе к концу канцлер кратко подытожил и заданные ему вопросы, и свои ответы на них.

— Господа, — сказал он, — суть всех сегодняшних и многих других взаимных недопониманий в том, что все знают слова «правительство», «государство» и «монархия». Однако четкого и принятого всеми определения этих понятий нет, а едва ли не у каждого есть свое мнение, что это такое и как оно должно работать. Так вот, позвольте познакомить вас с точкой зрения его императорского величества и канцлера. Ее относительная ценность не в том, что она более правильная, а в том, что планомерно воплощается в жизнь. Итак, правительство — это всего лишь наемный управляющий при народе. Его задача — организовать жизнь по правилам, способствующим наилучшей жизни этого самого народа. Однако в истории не было ни одного случая, когда это удавалось сделать без государства, которое мы определим как аппарат принуждения, необходимый правительству для выполнения его функций. Так вот, всегда и во всем мире, включая и самые что ни на есть оголтелые демократии, правительство срастается с государством, образуя касту. Ее еще иногда называют правящей элитой. И тот, кто по идее должен быть наемным управляющим, становится господином. Одни ведут себя честно, то есть заявляют народу: как я сказал, так и будет! Веревка для несогласных всегда найдется. Другие создают специальные структуры, именуемые демократическими институтами, которые убеждают народ, что он, оказывается, заказывал правительству именно то, чем оно осчастливит его на следующей неделе.

— Не берусь судить, что хуже, — продолжил канцлер после недолгой паузы. — Но наша с его величеством работа заключается в попытке улучшить ситуацию с помощью третьей силы, то есть монархии. Это еще одна каста, но совсем маленькая и стоящая над первой, то есть правительством-государством.