— Так вот почему... — мне тут же вспомнилось совсем не набожное выражение лица матери, случайно подсмотренное в церкви несколько лет назад.

Мать со вздохом кивнула:

— Мне не за что их любить. Во имя своего сумасшедшего бога, они насаждают всюду невежество и дикость. Хотя, что с них взять? Они же варвары!

— А как же Рим? — я знал от дяди, что именно римляне называют всех варварами.

Мать усмехнулась:

— Тем хуже для Рима. Ему и не снилась слава Афин. Римляне только воевать и умели. Да и то в прошлом. Все науки они переняли у нас, эллинов.

Я посмотрел на мать. Её глаза сверкали, голова, гордо поднята, грозя скинуть скромный полотняный платок. Я не помнил её такой.

— А ты видела те Афины? Ну, когда школу ещё не закрыли?

Она засмеялась.

— Это случилось, когда ещё мой дед не родился. Ох, только бы дядя помог отдать тебя в учение! Хотя чему там в этом монастыре научат, кроме писаний про их бога?

Тёмная туча уже закрыла полнеба. Время от времени погромыхивало.

— Ливень будет, а то и град, — забеспокоилась мать. — Надо успеть поговорить, на вилле слишком много ушей. Не перебивай меня больше.

Всё-таки она не успела. Мы с ней здорово вымокли, пока бежали через поле к большому раскидистому дереву. Но её рассказ вызвал у меня гораздо больше неприятных ощущений, чем мокрая одежда.

Оказывается, мы принадлежим к древнему храму Афины, а в церковь ходим, чтобы не вызывать подозрений. Нашим же богам поклоняемся тайно.

— И ты тоже ...что-то делаешь тайно? — с ужасом спросил я, забыв, что нельзя перебивать.

— Конечно, — строго сказала мать, — помнишь, ты ещё несколько раз пугался, когда просыпался и не находил меня? А теперь молчи и слушай.

Она недовольно поджала губы.

Рассказ её включал незнакомые для меня слова и понятия. Как я сейчас понимаю, она, непонятно зачем, пыталась цитировать Аристотеля. Тогда своим детским умом я понял её так:

Все мы, не исключая женщин, должны учить наизусть тексты древних мудрецов и философов, чтобы сохранить их от забвения. Эти тексты люди передают друг другу уже чуть ли не двести лет. Сейчас наступил очень выгодный для нас момент. Варварские короли наконец заинтересовались ещё чем-то кроме войны. Если действовать тонко — можно повлиять на королевские вкусы и подвинуть их в сторону науки. А уж изучив основательно труды древних, король вряд ли будет продолжать верить в это нелогичное и сумбурное учение о Троице и прочих несуразностях.

Промокшие, мы с матерью стояли под огромным дубом.

Видишь, Афонсо, боги решили, чтобы этим занялся именно ты. Недаром твой отец оказался ближе всех к королю. Тебе придётся воспользоваться этим. И горе нам всем, если ты будешь неосторожен и совершишь оплошность.

«Господи Иисусе!» — пробормотал я и осёкся. Получается, этот бог чужой для меня?! А я так готовился к первому причастию!..

— Главное: не выдать себя! — перекрывая стук капель по листьям, бубнила мать. — Ходи в церковь, исполняй обряды. И я считаю: Карломан более перспективен. Карл ведь даже читать не умеет и вообще...

...Словно гигантский кусок сукна треснул над нашими головами. Вспышка была ослепительна, а от грохота заложило уши. Резко запахло горелым, и стало темно.

Когда тьма рассеялась, я увидел ухоженный сад. По нему прогуливались белые фигуры — боги моей семьи, которым я отныне должен поклоняться. Как же они прекрасны! Я скитался среди них, обессиленный, никому не нужный, и чувствовал, что умираю. Внезапно меня занесло в другую часть сада — с нестрижеными деревьями и заросшими травой тропинками. В конце одной из тропинок в кустах бурьяна стоял крест. Мне хотелось упасть на колени и прочитать молитву. Но теперь сделать это искренне нельзя, а неискренне — страшно. И тут раздался голос: «Мне тоже не хватало веры. Не печалься, у тебя будет время для её поиска».

* * *

...Мать говорила потом, что я лежал без памяти несколько дней. Сама королева Бертрада приходила посмотреть на мальчика, в которого ударила молния.

На самом деле, молния, конечно, ударила не в меня, а в огромное дерево, под которым мы стояли. Мы чудом остались невредимы, а толстый ствол расщепился надвое и сильно обгорел.

Королева обещала заказать молебен за моё здравие сразу в нескольких монастырях. Это просто взбесило мою мать, хотя она, разумеется, не подала виду, изображая благодарный восторг и умиление.

— Лучше бы на твоё образование пожертвовала! — прошипела она, поправляя мне подушку. Я всё ещё лежал в кровати, приходя в себя. Мне вдруг показалось странным, что дядя продолжает раздумывать, вместо того, чтобы немедленно принести в дар монастырю часть своего поместья. Ведь если вся наша семья так хочет возвращения старых богов и философских школ, а на меня вся надежда, то дядя уже давно должен это сделать.

— Почему дядя не хочет помочь мне с учением? — тихо спросил я у матери. — Разве он не в этом... храме Афины?

Мать бесшумно, но ощутимо ударила меня по губам. Оглянулась, хотя в комнате никого не было, и прошептала:

— Он сам не прочь приблизиться к королю. Только это не так просто.

— А... — сказал я скорее сам себе, чем матери.

Я не любил дядю Хильдеберта с детства. Какой-то он был напыщенный и важный. Мне не нравилась его манера говорить — то слащаво воркуя, то вдруг с грубой весомостью, словно гвозди заколачивал. Не нравились борзые собаки, коих он во множестве разводил в своём поместье. Казалось, что псы интересуют его больше людей. Но больше всего меня злило поведение матери, когда мы ещё с отцом приходили к нему в гости. Такая гордая и жёсткая дома, при виде брата она начинала юлить, не хуже собаки. Отец, помню, тоже злился, но ни разу ничего не сказал, во всяком случае, при мне.

...Через несколько дней я полностью оправился. Со мной вроде бы ничего особенного и не случилось, кроме сильного испуга. Но я стал задумываться о вещах, которые меня раньше совсем не интересовали. Кроме того, теперь очень хотелось стать образованным.

Отец успел научить меня читать незадолго до смерти. Вот только читать было нечего. У кого-то из писарей, бывших приятелей отца, я выпросил испорченный свиток. Там было много текста, адресованного управляющему одним из поместий короля. Управляющий должен был собрать определённое количество зерна, верно поделить его — что на муку, что в хранение, что на семена. Проследить за опоросившимися свиньями, чтоб поросята не пропадали. Собрать определённое количество овечьих шкур, которые должны пойти на пергамент для книг. В общем, текст совершенно неинтересный, но я решил попробовать заучить его наизусть, чтобы испытать себя.

У меня получилось. Я похвастался перед писарем своим достижением. Тот, заинтересовавшись, дал мне текст про жизнь Карла Мартелла, отца нашего Пипина. Этот текст, как более интересный, я заучил быстрее.