Ну, и так далее. Папа будет горько раскаиваться и сожалеть о том, что натворил собственными руками с ножницами. Но будет поздно – слишком поздно. Я уеду на электричке далеко-далеко и не буду слать писем домой. Или буду, но без обратного адреса. Только для того, чтобы сообщить им, как прекрасно идут у меня дела. Как я живу-поживаю на каких-нибудь островах (не Галапагосских, а на других), как я стал знаменитым этим… например, этим… в общем, ещё не решил кем, но обязательно стану богатым и знаменитым. И что у меня вилла на берегу океана, и жена – красавица-туземка, и шестеро детей, удивительно похожих на меня. И что мы не живём, а припеваем, а в парикмахерскую ходим чуть ли не каждый день. И вместо велосипеда у нас теперь лимузин темно-зелёного цвета, а вместо супа – роллы с копчёным угрём.

Вот так думал я, пока бежал не разбирая пути. А когда мысли у меня в голове кончились, я остановился и огляделся по сторонам. И ничего не узнал вокруг. Потому что вокруг, кроме темени и дождя, были какие-то горбатые строения, которых я в жизни никогда не видел. Я помотал бритой наголо головой и снова пригляделся – уже внимательней. Горбатые дома знакомей не стали. Наоборот, они пристально смотрели на меня чёрными-пречёрными окнами, как будто хотели мне что-то сказать. Что-то неприятное. Какую-нибудь гадость – ещё похуже того, что я сказал своему папе. И ни в одном из этих домов не горел свет – представляете? Да и фонарей тут совершенно не было. Вся улица казалась мне какой-то сгорбленной, сутулой и чахлой. Особенно вон та башня с готическими шпилями – очень подозрительная.

– Эй! – крикнул я. Мне вдруг показалось, что в одном из окон башни, на втором этаже мелькнул силуэт.

«Эй-эй-эй-эй!» – отозвалось эхо, отразившись от обшарпанных грязных стен.

Я не ошибся – силуэт в окне точно был. Он стоял и не шевелился. И вроде бы смотрел на меня. Хотя я его глаз не видел, но чувствовал что-то такое неприятное. Прямо во рту какой-то горький привкус, как будто я съел варёную жабу. Меня передёрнуло, а по спине быстро пробежали мурашки – сначала вверх, потом вниз. Стало вдруг очень холодно – практически как зимой. Я нахохлился и сунул руки в карманы. А потом я опять крикнул:

– Эй! Где я? Вы, случайно, не знаете? – Это вышло у меня как-то пискляво. Словно я не бритый наголо парень, а девушка с косой. Неужели голос ломается?

Силуэт в окне не шелохнулся. Я уже совершенно привык к темноте и теперь прекрасно видел его белые руки на подоконнике. Они были непропорционально длинные, очень худые и в бугорках. И лежали как будто сами по себе, отдельно – словно их отстегнули от туловища. Я подождал немного и потом добавил:

– Я заблудился! Вы мне не поможете?

И тут же в окне вспыхнул свет. Это было неожиданно. Если честно, я не особенно рассчитывал, что этот долговязый придёт мне на помощь. В окне его уже не было видно, и я рассудил, что он пошёл открывать мне дверь.

Я юркнул под козырёк парадного и отряхнулся. Всё-таки я прилично вымок под этим дождём и продрог до самых косточек. Может, он угостит меня чашечкой чая? И уложит в отдельной комнате, которая запирается изнутри? Если честно, я порядком устал от всей этой беготни и переживаний. Но домой я не планировал сегодня вернуться. Уж лучше ночевать на улице, чем…

– Ночи доброй, – услышал я за спиной высокий женский голос.

Я обернулся. Передо мной стоял длинноногий старик с маленьким ртом без губ, а больше никого не было, никаких женщин с высокими голосами.

– Вы это мне? – спросил я.

– Вам, – подтвердил старик всё тем же голосом.

Это было странно. И неприятно. И я, признаться, даже немного струсил. Не каждый день встречаются мне типы с серыми лицами и отстёгивающимися руками.

Глаза у незнакомца были навыкате и находились не там, где им было положено, а по бокам. Практически у самых ушей – от этого старик походил на какое-то насекомое.

Уши были тоже довольно необычными на вид – они напоминали лошадиные и были такими же чуткими. Эти поразительные уши всё время шевелились! А сам я ни одним ухом шевельнуть не могу, хотя пробовал сто раз.

Увидев его смешные уши, я немного расслабился. Старик выжидательно глядел на меня.

– Здравствуйте, – наконец промямлил я. – Дело в том, что я заплутал. Понятия не имею, какой это район? Центральный или Октябрьский?

– Ноябрьский, – поправил меня старик.

Я знал наверняка, что никаких ноябрьских районов в нашем городе нет. Наверное, я ослышался. Но переспросить было неудобно.

– Входите вас, прошу, – сказал старик и отодвинулся в сторону, чтобы мне удобней было пройти.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Нам на второй?

– На двухсотый.

Мы поднялись на второй этаж (на это ушло примерно пятнадцать минут – ступенек тут у них очень много), и незнакомец отворил дверь, причём опять-таки не обычную. Эта дверь была треугольной формы и напоминала скорее окно – нам пришлось влезать в неё через форточку. На двери висела странная табличка:

Режим работы круглосуточный – с 00:00 до бесконечности.

То, что я увидел потом, повергло меня в сильнейший шок. Вместо стандартной малогабаритной квартиры с узеньким коридорчиком и совмещённым санузлом я оказался в… настоящем готическом замке! Папа мне рассказывал про Средние века, и ещё я просто обожаю фильмы про вампиров. Только вместо разных старинных картин до потолка, оружейных коллекций и доспехов здесь были книги. Гигантские стеллажи (кажется, из морёного дуба) уходили под самый потолок, который был так высок, что к стеллажам подвесили лифты. По моим расчётам, ни одна лестница в мире, даже пожарная, не смогла бы дотянуться до верхних полок.

– Ничего себе! – присвистнул я. – Мы что, в библиотеке?

– В папатеке, – в своём репертуаре поправил меня старик и поманил за собой пальцем.

И я пошёл. А что мне оставалось делать? Во-первых, меня разбирало ужасное любопытство. Всё происходящее казалось мне каким-то странным, даже подозрительным и одновременно меня восхищало! Я ущипнул себя за щёку, чтобы убедиться, что не сплю и мне не снится какая-то абракадабра. А во-вторых, домой, как вы помните, я твёрдо решил не возвращаться. Ни ногой. Нам с папой в одном доме делать нечего.

Неожиданно он заговорил – прямо на ходу, не поворачивая головы. Всё тем же женским голосом он стал рассказывать, что зовут его господин Будь-Благодарен-Бенджамин, но я могу никак его не звать, если мне так хочется, и что он обладатель богатейшей коллекции, которая, как ему представляется, весьма меня заинтересует. Честно говоря, меня больше интересовал горячий ужин и мягкая постель, а не коллекция старого хлама, вроде книг, но, будучи мальчиком воспитанным, я об этом промолчал. Я шёл за ним по пятам и слушал его, и слушал. Признаться, это было довольно трудоёмким занятием, потому что говорил этот Бенджамин, как иностранец. Он постоянно переставлял слова, как ему заблагорассудится, и вычленить из его витиеватого бубнёжа что-то вразумительное было сложно.