— А я сразу понял, — торопливо затараторил самый младший из них, — не, когда он меня дубиной… это… Я сразу понял — неспроста это! Он, поди ж ты, один против нас, а я… а мы… А я его…

Затрещина прервала словесный водопад.

— Угомонись, — рассудительно сказал третий приятель, опуская руку. Все кругом невольно заулыбались — троих забияк отлично знали в деревне. Ухватистый темноволосый Балаж, получивший в драке невиданных размеров фингал под глаз, оглядел односельчан и опустил взгляд.

— Да сам Влашко полез, — нехотя признал он. — А мы не разобрались спьяну, что и как. Оно, конечно, зря полезли. Волох это, не иначе. А только прав он, че говорить…

— Волох, не волох, а задираться не след! — Шелег оглядел побитую троицу. — Хороши богатыри, неча сказать — один малец четверых побил… Звать-то тебя как, прохожий человек?

— Жуга, — поколебавшись, ответил тот, роняя ударение на «а». Все невольно посмотрели на его рыжую шевелюру, смекая, что к чему.

— Влашек озоровал, — признал старик. — Хоть и вырос, да ума не нажил. А и ты тоже хорош — где кудесничать решил! Ты смотри, не балуй! А за проход да погляд денег не берем — дело известное… Откуда идешь, да чего ищешь?

— На постой остановиться хотел, да работу сыскать на время. А сам с гор я, иду издалека, долго рассказывать.

Шелег нахмурился, пожевал усы.

— Ну, добро, — наконец решил он. — Поступай, как знаешь, мы угроз чинить не будем… Да крест-то есть на тебе? — вдруг спохватился он. Жуга кивнул, похлопал себя ладонью по груди. Старик совсем успокоился. Зашевелились и другие — мало ли что на свете бывает!

— Ну, пошли, что ль, — сказал Шелег и первым направился в кабак. Остальные поспешили за ним. Илеш задержался на секунду, наклонился к Влашеку.

— Слышь, ты это… вставай, — неуверенно сказал он, словно боялся, что тот уж никогда больше не встанет. Влашек оперся оземь дрожащими руками, поднялся на четвереньки, затем встал во весь рост.

И только теперь заметил, что штаны у него мокрые.

Насквозь.

* * *

Корчма была светлой, с белеными стенами и низким, но чистым потолком. В воздухе витал холодный табачный дым — многие, вернувшись, снова закурили трубки. Летали мухи. На столах тут и там стояли глиняные кружки с недопитым пивом. Жуга направился в угол у окна, сел за стол. Поселяне с легким опасением поглядывали, как он развязывает мешок. На столе появились хлеб, лук, кусок козьего сыра, короткий, с резной ореховой рукоятью нож. Видимо, деньги у прохожего паренька все таки водились, что бы он там ни говорил Влашеку. Кабатчик — добродушный лысоватый толстяк по имени Михеш, сейчас, правда, несколько мрачноватый, подошел к нему, когда о доски столешницы звякнула медная монетка.

— Будь здоров, путник, — сказал он. — Чего желаешь?

— Будь и ты, хозяин, — ответил Жуга. — Почем пиво твое?

— На менку кружку налью… — Монета не двинулась с места. — Э-э… две, — поспешил поправиться тот. Кругом заусмехались.

— Годится, — одобрил Жуга. — Принеси одну.

Менка скрылась в кошеле у Михеша, а перед пришельцем появилась глиняная кружка с шапкой пены и полушка на сдачу. Жуга пригубил, кивнул довольно: «Доброе пиво», — и принялся за еду. Ел он неторопливо, совершенно обыкновенно, и вскоре это зрелище всем наскучило. За столами возобновились прерванные разговоры, сдвинулись кружки. Кто-то засмеялся чему-то. Забрякали кости в стаканчике.

— Хлеб да соль, — послышалось рядом.

Жуга поднял взгляд.

У стола стоял такой же, как и он, парень лет двадцати, с курчавой русой бородой, одетый в длинную черную свитку. Кружку свою он уже поставил на стол и теперь усаживался сам на скамейку напротив. Жуга не стал возражать, лишь кивнул в ответ.

У его нового собеседника были веселые карие глаза, добродушное лицо и длинные волосы, некогда, впрочем, подстриженные «под горшок». Сложением он был покрупнее, чем Жуга, а вот в росте уступал заметно; говорил он, сильно окая, и вообще выглядел не здешним.

— Меня Реслав зовут, — меж тем продолжал он.

— Жуга, — кивнул Жуга.

— Откуда родом будешь?

Жуга обмакнул луковое перо в солонку, с хрустом сжевал. Запил пивом. Ничего не ответил, лишь покосился мельком на посох у стола — здесь ли. Но собеседник оказался не из обидчивых.

— Я сам-то с севера, с Онеры-реки, может, слыхал? Тоже, вот, брожу по свету. Видел я, как ты драчуна-то потянул. Ловко! Где волхвовать-то сподобился?

— Где — про то долго рассказывать, — нехотя ответил Жуга, — да и зачем тебе?

Реслав широко, по-доброму улыбнулся.

— Это можно. Ходил я в Марген, к Тотлису-магу, думал колдовской премудрости обучиться, потому как сызмальства к наукам тягу имею…

Жуга так резко вскинул голову, что мелькнул в разлете волос шрам на виске.

— К магу… — прошептал он, и уже нормальным голосом спросил: — И что у мага? Учился?

— Да в учениках у него недолго пробыл, — усмехнулся Реслав. — Как деньги кончились, уйти пришлось. Может, еще поглядел бы этот маг, оставить меня при себе, или обождать, да приятель мой — Берти Шварц, бестолочь, даром что папаша у него богатый — взорвал всю его лабораторию, ну, Тотлис и осерчал. Я в чудесах не мастак, но чему успел — научился, потому и интересуюсь — ты тоже, вижу, в этом кумекаешь.

Жуга слегка расслабился, черты лица смягчились.

— С гор я иду, — сообщил он.

— Это-то я вижу, что с гор, — кивнул Реслав. — Посошок, вон, твой на макушке стертый, там, где валашка была — топорик ваш горецкий… А вот какого ты роду-племени, в толк взять не могу. На волоха вроде не похож. Карваши, хоть и с ведовством знаются, черноволосые все, как дегтем намазаны. Вазуры одеваются не так и бороду носят, а у ладов серьга в ухе и ростом они пониже тебя… Кто ты будешь?

— У волохов я рос. — Жуга отодвинул кружку. — А что лицом с ними не схож — не моя в том вина. Как отца с матерью звали, то мне не ведомо — подкинутый я. Старик один меня вырастил — сам травознай да заговорник был, он и учил всему, что знаю… Потом пастухом был. Такое вот…

— А-а…

Реслав помолчал, заглянул в кружку, покачал на ладони тощий кошель. Вздохнул.

— Лет-то тебе сколько?

Жуга пожал плечами:

— Я не считал, другие — и подавно. А тебе?

— Мне-то? Девятнадцатый идет… Ты, я слыхал, подработать хотел?

— Было дело.

— А что ты делать умеешь? Грамоту, цифирь знаешь?

— Какой же пастух счета не знает! Только, наверное, ни к чему это здесь. Что умею? Ну… Пасти могу, само собой. Белить-красить тоже. Дрова рубить могу, сено косить… Изгородь ставить…

— А крышу?