Морган раздраженно одернул себя: он ничем не отличается от ее бесчисленных поклонников, раз стоит словно монумент и никак не может оторваться от созерцания ее прелестей. Так и не осознав причины того, что же мешает ему, оставшись незамеченным, просто вернуться в свою комнатушку во флигеле, он сделал шаг вперед и произнес:

– Привет! – Его низкий голос словно взорвал тишину лунной ночи.

Она резко обернулась в испуге. Белый пеньюар вихрем белых кружев окутал ее лодыжки, приоткрыв маленькие, изящные босые ноги.

Морган внезапно ощутил, что, несмотря на охватившее его раздражение, не может противостоять совершенно иному чувству – будто теплая волна окатила все тело. Неудержимо и властно его влекло к ней, ему казалось, что он уже прикасается к этой женщине, ощущает ее. Он хотел ее.

Пораженный этим открытием, Морган замешкался. Испытывая неловкость, в следующее мгновение он заглянул в ее бездонные глаза, и его желание столь же необъяснимо и стремительно, как возникло, уступило место другому ощущению, точно определить которое он не мог.

Он невозмутимо расправил плечи и попытался придать лицу отсутствующее выражение. Но мысли его путались. Возможно, он ошибся? Несомненно, ошибся! Это не она. Она никак не могла быть той женщиной, которую весь Нью-Йорк называл Пурпурной Лили.

Нет, все это эмоции, которым не следует поддаваться. Он прищурился и резко, глубоко вздохнул, стараясь вновь обрести равновесие. Так кто же все-таки эта женщина?

Она по-прежнему стояла неподвижно, ее темно-каштановые, почти черные волосы рассыпались по плечам. И она была так бледна, что цвет ее лица мог сравниться разве что с белоснежным кружевом пеньюара. У нее были ярко-красные полные и очень чувственные губы. Но странно – они подрагивали. А глаза! Синие, широко распахнутые, они были полны слез.

Заглянув в эти бездонные глаза, Морган понял, что женщина ощущает страшную пустоту внутри, будто лишившись чего-то очень дорогого и потеряв всякую надежду когда-либо обрести это вновь.

И опять он поймал себя на мысли, что чувства вот-вот одержат над ним верх, – больше всего в этот момент ему хотелось приблизиться к этой женщине, заключить ее в объятия, чтобы защитить от любого, кто осмелится обидеть ее. Но, овладев собой, он лишь довольно сухо спросил:

– Что случилось?

Она опустила глаза, протянула вперед руки, и только тут Морган заметил, что ее ладони покрыты кровью. Сердце его бешено забилось.

– Ради Бога, что здесь произошло? – Забыв обо всем, он устремился вперед и несколькими стремительными рывками преодолел разделявшее их расстояние.

Она же продолжала молча смотреть на свои руки, как будто надеялась, что ответ на его вопрос даст кто-то другой и ей самой не придется ничего объяснять.

– Они ненавидят меня… – наконец произнесла она потерянно.

Ее голос был едва слышен, слова прозвучали в тишине теплой ночи, как шелест опавших листьев, увлекаемых по мостовой осенним ветром.

– О чем вы? – не понял он. Его сердце по-прежнему билось с неистовой силой.

Но когда Морган поднялся на верхнюю ступеньку крыльца, все встало на свои места. Он увидел, что белая стена веранды испачкана краской. Так это красная краска – не кровь!

Пурпурная Лили.

Всего два слова. Но и этого достаточно.

Его сердце замерло. Итак, он не ошибся. Это она. И она права – ее действительно ненавидят. Он прекрасно знал это. И отчасти именно поэтому сам находился сейчас здесь.

Мозг Моргана лихорадочно заработал: он пытался хоть как-то связать то, что ему рассказывали о Лили Блэкмор, с тем, что он только что увидел сам. Перед ним предстала не искушенная, доступная кокетка, а прелестная, беззащитная, доведенная до отчаяния невинная девушка. Совместить эти два образа казалось невозможно. А пока он безуспешно пытался привести в порядок свои мысли, она отвернулась от него, опустилась на колени и с каким-то безумным упорством принялась стирать свое имя, жирно выведенное на стене.

Морган же еще некоторое время стоял неподвижно, будто окаменев, она же все продолжала, глотая слезы, неистово стирать и соскребать со стены ярко-красную краску.

Потом он еще не раз вспомнит эту сцену. Она выглядела не как зрелая женщина, а скорее как ребенок, которого страшно обидели, душу которого тяжело ранили. На ее белоснежном кружевном пеньюаре появились безобразные красные пятна.

Наконец Морган вновь обрел способность действовать. Не задумываясь о том, зачем он это делает, и даже не вспоминая о причине, по которой оказался здесь, он прошел на веранду и осторожно отстранил Лили от стены.

– Прекратите! – нежно, но требовательно прошептал он. – Вы сотрете себе руки. Я сам займусь этим.

В первое мгновение, присев рядом с Лили, он ощутил ее внутреннее сопротивление, но в следующий миг силы, казалось, покинули ее, и она уступила ему. Однако ее необыкновенные глаза все так же властно притягивали и порабощали его. Эта женщина была настолько прелестна, что поневоле он уже по-другому, без прежнего презрения подумал о тех мужчинах, что сходили по ней с ума, – они просто тонули в бездне ее синих глаз.

Морган осторожно убрал темный локон у нее со лба и сказал:

– Подождите здесь. – Однако стоило ему попытаться встать, как она схватила его за руку, оставив на запястье ярко-красный отпечаток, и устремила на него почти безумный взгляд. – Да я просто схожу за водой и белой краской, – пояснил он, стараясь говорить как можно мягче.

Она не отрываясь смотрела на него, словно надеялась, что чем дольше станет вглядываться в его глаза, тем труднее ему будет скрыть от нее истинный смысл своих слов и поступков. Эта женщина больше не верит словам и никому не доверяет, понял Морган. В этом не было никаких сомнений. Так обычно ведут себя люди, которых не раз предавали. Но кто же предал ее?

Он наконец сменил неудобное положение, выпрямившись в полный рост, и повторил:

– Я скоро вернусь.

Через несколько минут Морган принес из сарайчика, стоявшего неподалеку от его флигеля, ведро воды, жесткую щетку, тряпку и белую краску. Он заметил, что Лили вздохнула с явным облегчением, когда увидела его. Неожиданно для самого себя он ободряюще улыбнулся ей и с нежностью, которая, по мнению даже самых близких друзей, была ему совершенно несвойственна, сказал:

– Вот видите, я уже здесь.

С этими словами он приподнял свою ношу повыше, чтобы показать ей.

Она не ответила на его улыбку, а лишь молча подвинулась, взяла ведро, тряпку и вновь принялась за кричащие красные буквы. После некоторого колебания он, опустившись на колени, присоединился к ней.

Сидя бок о бок, освещаемые лунным светом, они молча отчищали стену. И только шарканье скользившей по дереву ткани и шуршание жесткой щетки нарушали ночную тишину. Когда наконец с надписью было покончено, на стене появилось большое темное пятно – вместе с красной краской они счистили и то, что было под ней. Морган почувствовал странное удовлетворение – эта работа принесла ему некое облегчение, – но разбираться в причинах этого ощущения ему совсем не хотелось.