Хозяйка оказалась худощавой женщиной высокого роста, с острыми чертами лица, совершенно определенного финского типа. Её тёмные, глубоко сидящие глаза странно блестели и горели дикой волей. На ней была толстая шерстяная полосатая юбка и ситцевая цветастая кофта, обшитая внизу бахромой. Из-под красного платка, покрывавшего голову, выбивались густые пряди седых волос.

Она узнала Настю и улыбнулась ей, обнажив ряд здоровых зубов, белизна которых шла как-то в разрез с её темным, точно бронзовым, морщинистым лицом.

Киру она оглядела испытующим взглядом, сняла с неё пальто и пододвинула табурет, на который та села.

А Настя в это время развязывала и выкладывала на стол сахар, кофе, коньяк и большой мешок с сухарями и кренделями. При виде провизии на лице старухи засияла довольная улыбка. Она низко поклонилась, поблагодарила и сказала, что готова все сделать для дорогих гостей. Говорила она с сильным чухонским акцентом.

Видя, что растерявшаяся гостья не знает, с чего начать и как объяснить своё желание, старуха позвала Настю и стала шептаться с ней в углу.

Переговоры длились долго, а Кира зябко куталась в свой оренбургский пуховый платок и вздрагивала всякий раз, как пронизывающий жесткий взгляд ворожеи обращался на неё, ей становилось жутко. Наконец старуха подошла и сказала:

— Хорошо, я всё сделаю, как Вы хотите, и замуж выйдите за того кавалера, которого себе выбрали. Только вы мне заплатите за это двадцать пять рублей.

— Я с радостью заплачу вам, а в день моей свадьбы Вы получите ещё двадцать пять, — ответила Кира, подавая ей деньги.

— Вот спасибо. Все будет сделано, и послезавтра вечером Вы уже будете невестой, — ответила Малейнен, жадно схватывая деньги.

— А теперь, — продолжала она, взглядывая на стенные часы, — мне надо кое-что приготовит. Да и рано ещё начинать-то. — И она вышла в соседнюю комнату.

Через несколько минут, показавшихся Кире целой вечностью, старуха вернулась и поманила её. Кира схватила за руку Настю и потащила с собой, на что колдунья не возражала.

Очутились они в соседней комнате, несколько просторнее первой. Ситцевая занавеска разделяла её надвое и скрывала угол. Здесь тоже была русская печь, у окна стояли два крытых цветным ситцем старых кресла для посетителей, на деревянном некрашеном столе разместились колода обтрепанных и засаленных карт, вилка, темный глиняный, несколько бутылок и большой стакан.

Перед печкой была жаровня с горящими углями. Старуха бросила сверху несколько щепок, сушёных трав и толченой серы. Повалил густой дым, распространявший едкий неприятный запах. Тогда Малейнен стала перед печкой, нагнулась к очагу и принялась нараспев бормотать что-то непонятное. Почти тотчас же в трубе зловеще завыл ветер.

Когда завыванья ветра стихли, она достала из шкафа семирожковый подсвечник с чёрными восковыми свечами и зажгла их, а в чёрный глиняный горшок налила воды, затем она исчезла за занавеской, захватив с собой подсвечник и горшок. Вернулась она назад с зажжённой свечёй в руках и прошла в первую комнату, где подняла у печки подполину и спустилась вниз.

У Насти зубы стучали, и она прижалась к своей барышне, дрожа как осиновый лист. В душевном состоянии Киры разобраться было трудно.

Суеверный ужас боролся в ней с скептицизмом и сомнением, но твердое решение довести до конца свою затею не ослабевало.

В эту минуту снизу, из подполья, донёсся страшный шум, точно там гудел ветер вперемешку с желобными стонами и криками сов, вслед за этим по лестнице застучали грузные мужские шаги.

В голове Киры шевельнулась мысль, что она попала в притон мошенников, но подозрение это быстро исчезло, так как за колдуньей, к величайшему изумлению Киры вышли следом священник с дьяконом в облачении и высокого роста человек во фраке и белом галстуке.

Взглянув на последнего, Кира чуть не упала в обморок и едва сдержала готовый сорваться крик.

Шедший сзади человек оказался Басаргиным. Он был страшно бледен, и глаза горели фосфорическим светом, дышал он тяжело и прерывисто.

Но долго раздумывать обо всём увиденном ей не пришлось.

Малейнен закрыла дверь в первую комнату и отодвинула занавесь, за которой оказался аналой, а на нём горел семирожковый подсвечник.

На посланный перед аналоем коврик встали священник с дьяконом, а Басаргин, схватив Киру за руку, потащил её с собой на ковёр, и служба началась.

Невыразимое чувство апатии овладело Кирой. Руки и ноги её точно свинцом налились, вместе с тем, она вполне отдавала себе отчёт в том, что происходило вокруг.

Её поразило злобное, глумливое выражение глаз человека, одетого священником, и его бледное, истощённое лицо, чёрная свеча, которую он подал, дрожала в её руке. От этих людей исходило ужасное тошнотворное зловоние. Ледяной холод от кольца, которое надел ей Басаргин, бросил её в дрожь.

Венчание происходило в мертвенной тишине, нарушал её лишь гнусавый голос колдуньи, читавшей вполголоса непонятные заклинания по какой-то древней книге в чёрном переплёте.

Мало-помалу одуряющая вонь стала так сильна, что у Киры закружилась голова, и она начала задыхаться. Она чувствовала, что теряет силы, и вглядывалась в Алексея. Да, это был он, а пожалуй, и не он…

Вдруг ей показалось, что всё вокруг задрожало, затрещало, заходило, бурный порыв ветра распахнул окно, а священник с дьяконом и новобрачные, подхваченные вихрем, поднялись на воздух, подлетели к окну и исчезли в ночной тьме.

Порыв холодного ветра опрокинул Киру, и она полетела в какую-то бездну…

Когда Кира открыла глаза, то увидела, что лежит у открытого окна, а Настя трёт ей водкой виски и руки.

— Очнитесь, барышня, все кончено, — утешала горничная.

— Кажется, я была в обмороке?.. Какой ужасный кошмар!.. — слабым голосом сказала Кира, с трудом поднимаясь и боязливо оглядываясь.

Всё здесь было в прежнем виде: занавесь задернута, подсвечник исчез и подполье закрыто.

Старуха стояла перед ней с горшком в руках и блаженно улыбалась.

— Ваше счастье, барышня с Вами. Не забудьте меня в день свадьбы, — угодливо сказала она, провожая посетительниц в первую комнату.

— Воду не забудь, Настя, — прибавила старуха, переливая в бутылку из горшка.

Лишь на свежем воздухе Кира избавилась от мешавшего ей соображать оцепенения и вздохнула полной грудью.

Её приключение казалось ей тяжёлым кошмаром, но она все-таки воздержалась говорить о нём с Настей на обратном пути, боясь, как бы извозчик их не подслушал.

Но чем больше она думала, тем загадочнее и подозрительнее казалась ей вся эта история.

Вернувшись домой, Кира спросила раздевавшую её Настю:

— Слушай! Нет ли тут какого-нибудь обмана? Одного я не понимаю, откуда она привела Алексея Аркадьевича? Предположим, что поп с дьяконом сидели у неё в подполье, но как туда попал Басаргин? Ведь это же, бесспорно, был он?