– Можно умереть от пассивного курения, – ворчит Мансебо, больше для того, чтобы польстить Фатиме.

Все, как обычно, хвалят кулинарное искусство Фатимы, кроме Адели, которая весь вечер необычно молчалива. Это очень не нравится Тарику.

Адель внезапно вздрагивает, обводит стол тревожным взглядом и спрашивает:

– Вы ничего не слышали?

Фатима качает головой так энергично, что вздрагивает двойной подбородок, а затем принимается указательным пальцем собирать соус со дна тарелки. Звонит мобильный телефон Амира, и Фатима жестом показывает ему, чтобы он вышел из-за стола поговорить.

– Расслабься, солнышко, это звонил мобильный, – пытается успокоить жену Тарик.

– Нет, это было раньше, как будто кто-то стучал… колотил в дверь.

Она не успевает ничего добавить, потому что все слышат какой-то звук. Всем становится ясно, что кто-то изо всех сил, сквозь решетку, стучит в дверь лавки. Тарик встает, закуривает следующую сигарету и выглядывает в окно. На улице моросит мелкий дождь, и на бульваре пусто.

– Я никого не вижу, но понятно, что внизу кто-то есть.

Снова раздается сильный стук. Мансебо, не говоря ни слова, надевает свою черную шапочку и торопливо спускается по лестнице. Собственно, он не думает о том, кто это может быть, даже не хочет гадать. Он слишком устал для того, чтобы думать. В принципе он сейчас спускается вниз только для того, чтобы потом вернуться наверх, покончить с ужином, успокоиться, расслабиться, покурить и лечь спать.

У входа в лавку стоит какая-то женщина. После того как Мансебо отпирает дверь и поднимает решетку, женщина буквально врывается в лавку. «Хлеб закончится, когда я вернусь» – это единственное, о чем сейчас думает Мансебо. Одновременно он понимает, что его выживание зависит от качества обслуживания клиентов в лавке, и ради этого можно пойти и на гибкий график работы. Иначе все клиенты переметнутся в «Монопри» или в близлежащий «Франпри». Многие из его товаров продаются там в два раза дешевле. Однако это не отменяет того факта, что к моменту его возвращения наверх хлеб, как бог свят, закончится. Женщина оглядывается с таким видом, словно ее страшно удивило, что она вдруг оказалась в мини-маркете. Она улыбается. Мансебо не отвечает ей улыбкой. Женщина улыбается еще раз, и Мансебо, на этот раз, улыбается тоже.

– Чем могу быть вам полезен, мадам?

Женщина снова осматривается, словно не вполне понимает, где находится; как будто кто-то натянул ей на глаза повязку. Она снова улыбается, но Мансебо не позволяет себе реагировать на ее улыбку. Он вдруг ощущает непомерную усталость и думает о том, что ему очень не хватает чая и сладкого торта.

Женщина вдруг начинает живо интересоваться товарами, словно поняв, что терпение Мансебо не безгранично. Она буквально мечется по лавке – лучшего слова Мансебо подобрать не может. Он чешет затылок под шапочкой и демонстративно зевает. Женщина останавливается, но на этот раз не улыбается, серьезно смотрит на Мансебо, быстро берет с полки банку оливок и идет к кассе. Она ставит банку на прилавок и поднимает ее вверх, словно желая показать, что именно нашла, и ожидая, что Мансебо сейчас удивленно воскликнет: «Я и не знал, что здесь есть такие вещи!» Однако Мансебо не удивляется, и тогда женщина, приподняв банку еще на несколько сантиметров, ставит ее на прилавок.

– Что-то еще? – не скрывая усталости и раздражения, спрашивает Мансебо.

Он никак не может вспомнить, где видел эту женщину. Она в третий раз поднимает банку оливок над прилавком, таинственно усмехается, словно хочет заставить Мансебо что-то понять, снова ставит банку на прилавок и через окно смотрит на улицу. Затем она расплачивается, благодарит и выходит из лавки. Мансебо, второй раз за вечер, опускает решетку и запирает дверь, а затем поднимается по лестнице, недоуменно качая головой.

– Это оказалась какая-то чокнутая тетка, – пыхтя, сказал Мансебо, второй раз за вечер поднявшись по лестнице.

– Я когда-то сказал, – вставляет слово Тарик, – что всех парижан надо запирать на ночь и выпускать только под утро, тогда ночью в этом миллионном городе никого не останется.

Фатима смеется и знаком показывает Мансебо, что сберегла для него немного хлеба. Он вгрызается в теплую питу, и в ту же секунду кто-то снова начинает барабанить в дверь. За столом все переглядываются. Они не ослышались? Фатима хмурит брови и уходит на кухню.

Стук в дверь на этот раз еще громче и отчаяннее, чем в первый раз, но Мансебо продолжает сидеть и невозмутимо есть свой хлеб. Когда грохот раздается в третий раз, все смотрят на Мансебо, давая ему понять, что он, и никто другой, должен что-то сделать. Мансебо берет в одну руку хлеб и, не меняясь в лице, решительно направляется вниз по ступеням, от души надеясь не увидеть ничего нового. На середине лестницы он замечает, что забыл надеть свою черную шапочку. Он ни за что на свете не мог допустить, чтобы какой-нибудь незнакомец увидел его без головного убора, и поэтому поворачивает назад и слышит оживленный разговор. Долгое молчание в этом доме большая редкость. Адель бросает рассеянный взгляд на Мансебо, но остальные его не замечают.

Мансебо зажигает лампу над кассой и, щурясь, смотрит на дверь и решетку, но ничего там не видит и начинает сомневаться в том, что кто-то на самом деле только что стучал в дверь. Он несколько секунд барабанит пальцами по дверному косяку, ожидая, что произойдет дальше. Потом перестает барабанить и начинает прислушиваться – не услышит ли он какой-нибудь звук. Но он не слышит ничего, кроме тишины и шелеста мелкого дождя.

Мансебо зевает и гасит свет. Прошло довольно много времени, и Мансебо почти начисто забыл, что он делает здесь внизу, в лавке. Но в ту секунду, когда он уже пустился в обратный путь, в дверь снова сильно застучали – на этот раз так громко, словно стучавший бил в дверь не рукой, а каким-то тяжелым предметом. Вот дьявольщина, думает Мансебо, снова зажигает свет и решительно, но и одновременно не без опаски, вспомнив, что говорил Тарик о всяких сумасшедших, болтающихся по Парижу, подходит к двери. Теперь он видит, что это та же самая женщина, которая всего несколько минут назад покупала у него оливки. Улыбка говорит о том, что она сама сознает неловкость положения, но у нее нет иного выбора.

Капли дождя бьют Мансебо по пальцам, когда он открывает дверь. Решетку он, из предосторожности, не поднимает и смотрит на стоящую под дождем женщину в длинном черном плаще и черных туфлях. Мокрые волосы выглядят почти черными, и на их фоне лицо выделяется неестественно светлым пятном. Она высоко поднимает банку с оливками, как будто один ее вид должен заставить Мансебо поднять решетку. Вода лилась в магазин, и Мансебо решил, что пойдет на эту странную встречу хотя бы из светской вежливости.

– Что теперь угодно, мадам? Я чем-то могу вам помочь?

Мансебо был сам удивлен своему терпению. Женщина истерически закивала:

– Да, вы можете мне помочь, месье…

Она помолчала, видимо ожидая, что Мансебо вставит в паузу свое имя, но этого Мансебо не желал делать ни в коем случае.