Тут в дверь влетел Джордж с газетой в руках. Все, что лежало в газете, вылетело и рассыпалось по деревянному полу.

После завтрака Финн отнес поднос вниз.

– Мам! – закричал Джордж. – Погляди!

Я бросилась в его ванную. Что он натворил на этот раз? На нем были маска и ласты – чтобы нырять за сокровищами. Вокруг Джорджа плавали его игрушечные солдатики. Короче, это было очередное нормальное утро в доме Гринвудов. То есть для нас нормальное.

По-моему, о том, удачный ли у тебя день, всегда можно судить по тележке, которую ты выбрала в супермаркете. В тот день у моей тележки было сильно скошено колесо.

Я опаздывала.

Я схватила тележку не глядя. Днем, когда я забрала Джорджа из школы, его тоненькие руки были покрыты черными пятнами. Учительница миссис Майлз встретила меня у ворот школы и сообщила громким голосом (явно специально), что Джордж стащил в классе ее авторучку и выдавил из нее чернила на себя и на ее новую юбку.

– Я наказала его, – сообщила она под взглядами других мамаш, – и дала ему четыре черные тучки.

Если дети вели себя хорошо, они получали золотые звездочки на «хорошей стороне» карточки. Если шалили, тогда черные тучки на «плохой стороне».

Я улыбнулась – какое облегчение, что наказание было таким милосердным.

– Миссис Гринвуд, – хмуро сказала учительница; мне даже почудилось, что из ее ноздрей вырывался огонь. – К такому поведению следует относиться серьезно.

Теперь Джордж бежал впереди меня.

– Давай без драм и капризов. Ты можешь выбрать что-то одно – игрушку или сладкое, – предупредила я.

Прошла почти неделя… Может, у меня обычный стресс? Дни перед Рождеством всегда напряженные. Недавно я слышала, как одна из школьных мамаш сетовала, что все еще не испекла рождественский пирог, а в прошлом году забыла добавить туда ром. Самое интересное, добавила она под дружный смех…

Куда подевался Джордж? Я с беспокойством огляделась по сторонам. Потом услышала, как отодвинулась занавеска фотокабинки.

– Джордж! Иди сюда!

Почему я так переживала из-за нового директора в его школе? Он появится в январе. Учителя меня тоже беспокоили. Они не понимали моего сына, их не устраивало его поведение. Нет, так жить невозможно. Все только и говорят о внезапном уходе миссис Лидделл. У нее произошел нервный срыв.

У меня никогда не было задержки.

Да, у меня неспокойная работа. Я никогда не жаловалась, потому что мне она нравилась, но иногда она требовала много сил. Я работала в дизайнерском агентстве «Джем Комьюникейшнс», моего босса звали Руби Голд, она была очень энергичная и влиятельная, а еще она носила костюмы в тонкую полоску и пудрила лицо так, что к вечеру над ее верхней губой появлялись трещины, словно на глиняной маске. Руби была само обаяние, голос гладкий как карамель, но я знала – один мой неверный шаг, и придется искать другую работу. Я до сих пор помню, как она сидела в своем кожаном кресле, сияющие светлые волосы были аккуратно убраны за уши, сверкавшие бриллиантами, и говорила мне, что она ожидала от меня: «Сто десять процентов – всегда». Она только что наняла Натали, молодую девочку из Южной Африки. До этого мы работали у Руби, на верхнем этаже ее просторного минималистского дома. Но компания расширялась, в одной комнате стало тесно, и мы перебрались в современный офисный центр в Хаммерсмите. Если Руби пронюхает, что я беременна… Лучше и не думать об этом.

У меня всегда все случалось вовремя. Мои месячные приходили с такой же точностью, с какой Биг-Бен показывает время. Я достала свой список. «Я расцелую тебя, если ты купишь мне табак, «Джемми Д», и джин». Финн написал это утром на нашей кухонной «доске объявлений». Я попробую в этом году подготовиться к Рождеству. У нас почти вся родня жила в Лондоне или неподалеку от него: мои родители, мать Финна с ее бойфрендом и, разумеется, его бабушка. Так что мне надо проявить, по примеру других школьных мам, чудеса организованности и приготовить рождественский пирог и пудинг. Я помню, как моя мама пекла пирог каждый год. Больше всего мне нравилось, когда она позволяла мне рыться в ее кожаной сумочке. Я искала там монетки, чтобы положить их во фруктовую смесь. Сумочка была восхитительным убежищем для губной помады и компактной пудры разных оттенков, а еще в мамином кошельке под молнией всегда было много мелочи, которой она платила за парковку. Я старательно заворачивала серебряные монетки в фольгу и мечтала, что все они окажутся в моем куске пирога.

– Мам, дай мне три фунта. – Джордж высунул голову из кабинки и показал мне язык.

– Так не годится, Джордж. Что значит «дай мне»? ВЫЙДИ оттуда!

– Пожалуйста! – Он тянул бледно-голубую занавеску то в одну, то в другую сторону. Металлические кольца со скрежетом двигались по релингу. Потом сын сел на табурет и стал наугад нажимать на кнопки.

Маневрируя, я подкатила тележку к кабинке.

– Если ты немедленно не выйдешь оттуда, не будет тебе никакого «слаш паппи»[3]. – Финн как-то принес мне книгу под названием «Твой ребенок подражает тебе». Автор (ее веселая улыбка сияла с задней стороны обложки) сообщила мне, что я не должна прибегать к шантажу или подкупу, чтобы заставить ребенка хорошо себя вести; а если я прибегаю к таким сомнительным приемам, то я и сама ничем не лучше своего ребенка.

Джордж промчался мимо меня в отдел фруктов и овощей.

Я толкала свою тележку, и мне казалось, будто это не тележка, а огромный краб. Мне надо было принять решение – то ли сдаться и родить Финну еще одного ребенка, то ли настоять на своем.

Джордж скрылся из вида.

У меня никогда не бывало задержки.

Я вспомнила, как месяц назад звонила в регистратуру поликлиники. Как раз перед тем, как поехать на выходные к родителям в Дорсет. Ситуация была идиотская.

– К сожалению, миссис Гринвуд, сегодня у нас нет талонов. Пожалуйста, попробуйте позвонить завтра утром в восемь тридцать.

Я послушно позвонила утром. Занято. Я звонила, звонила и слушала одну и ту же мелодию, звучавшую словно похоронный марш. Наконец, в 9.10 я дозвонилась. И что же?

– К сожалению, сегодня утром у доктора все занято. Пожалуйста…

– Но я сегодня уезжаю. Вы можете как-нибудь найти для меня окошко? Я сорок минут до вас дозванивалась.

– Сегодня утром невероятно много народу.

– Мне только выписать рецепт, – возразила я. – Больше ничего.

– Позвоните в два тридцать; возможно, доктор найдет для вас время во второй половине дня.

– А этим утром меня больше никто не может принять?

Я услышала стук клавиатуры.

– Нет, все занято. Сейчас много больных. Эпидемия.