— Оба. — Она откинула ему волосы со лба.

— Здесь меня все знают как Джона Хэзарда Блэка. А абсароки называют меня Удачливым Черным Кугуаром.

Женщина снова надула пухлые губки, и Хэзард решил, что это ей очень идет.

— Но ты не спросил моего имени!

Надо сказать, ему это просто не пришло в голову.

— Прошу прощения, — вежливо извинился Хэзард. — Ты меня все время отвлекала… и отвлекаешь. Скажи же мне, как тебя зовут!

Его пальцы нежно очертили контуры ее ягодиц, но как только женщина задышала прерывисто и ответила на его ласку, Хэзард немедленно вспомнил, что хозяйка дома вот-вот хватится их обоих. Он слегка отодвинулся, однако его собственная плоть бунтовала против подобного благоразумия. И, разумеется, эта белокурая Лиллебет с бархатной кожей, которая, как он только что выяснил, приходилась золовкой хозяйке дома, моментально заметила его возбуждение.

— Снова? — удивилась она. — Так быстро?

— Как видишь, — последовал исчерпывающий ответ, и на его губах появилась очаровательная улыбка: Хэзард достаточно натренировался с предшественницами Лиллебет. — Это все из-за тебя! — хрипло прошептал он, и его бронзовые пальцы погрузились во влажное тепло ее лона. — Ты сводишь меня с ума…

В Бостоне Хэзард научился не только потягивать херес и непринужденно беседовать на самые разные темы, он выучил все новоанглийские вариации языка любви. Он перецеловал по одному все ее пальцы, в то время как его собственный гибкий палец продолжал свою работу внутри ее. Артистичности исполнения позавидовал бы любой мужчина.

— Прошу тебя, Хэзард… — прошептала Лиллебет.

— Потерпи немного.

— Нет, прошу тебя, сейчас! О господи…

— Тсс!

Хэзард легко поцеловал ее, его ладонь легла на пышную грудь, ждавшую его прикосновения. И когда его указательный и большой пальцы сомкнулись на твердой горошине соска и чуть сжали ее, женщина застонала — хрипло, страстно.

Хезард резко сел на постели, увлекая ее за собой, и только сейчас почувствовал, что разорвался кожаный шнурок, который стягивал его волосы. Впрочем, он немедленно забыл о нем. Легко приподняв золотоволосую женщину с томными, умоляющими глазами, Хезард опустил ее на свой гордо вздымающийся, твердый, как мрамор, жезл. Когда он чуть нажал на податливые бедра, Лиллебет запрокинула голову и негромко вскрикнула. Ее крошечные ручки порхали по мощной груди Хэзарда, и ему казалось, что это бабочка прикасается к нему крылом. Он приподнял ее еще пару раз, устанавливая чувственный ритм, а потом Лиллебет задвигалась сама — медленно, сладострастно. Хэзард откинулся на подушки и закрыл глаза, ощущая ни с чем не сравнимое наслаждение…

И тут его слух, натренированный жизнью в прериях, уловил звук открывшейся двери — кто-то заглянул в комнату чуть дальше по коридору. Благоразумие подсказывало ему, что необходимо прекратить это рискованное ублажение собственной плоти… или, по крайней мере, погасить свет. Но наслаждение было слишком острым, и какой-то другой голос услужливо твердил, что в Бостоне нет ни человека, ни зверя, которого ему следовало бы опасаться. Поэтому Хэзард даже не пошевелился. К тому же он уже мало что соображал, ощущая приближение разрядки.

Когда дверь спальни открылась, Хэзард поднял затуманенные страстью глаза и встретился взглядом с хозяйкой дома. Ее лицо вспыхнуло от гнева, и она быстро закрыла дверь. Хэзард подумал, что теперь от него потребуется исполненное такта объяснение и вежливое извинение… Но в это мгновение женщина у него на коленях рухнула ему на грудь, и их тела долго и неистово содрогались, пока семя Хэзарда изливалось в нее.

Спустя полчаса Хэзард спустился вниз один. Как всегда невозмутимый, он прислонился к одному из декоративных пилястров бальной залы с бокалом бренди в руке. Его черные глаза внимательно разглядывали представителей высшего света Бостона, кружившихся в маскарадных костюмах. Драгоценности женщин поражали воображение.

Правда, одна из дам отсутствовала. Ее прическа оказалась в полном беспорядке, и Хэзард был так любезен, что послал к ней горничную, чтобы миссис Теодор Равенкур смогла снова появиться на балу во всем блеске своего наряда мадам де Помпадур.

Джон Хэзард Блэк привлекал всеобщее внимание своим экзотическим костюмом, и только самый внимательный из гостей мог бы заметить, что вместо кожаного шнурка его волосы теперь украшает какая-то голубая полоска шелка. Кожаный шнурок остался лежать среди смятых простыней, и Хэзард от всей души надеялся, хотя не слишком в это верил, что его найдет служанка, а не те, кто останется ночевать в той спальне…

Хэзард пробыл внизу не больше пяти минут, когда хозяйка вечера Корнелия Дженнингс, улыбаясь и мило беседуя с гостями, грациозно пошла по залу без всякой видимой цели. Хэзард отлично понял, куда направляется эта леди, и настороженно следил за ней. Не прошло и нескольких минут, как она оказалась рядом с ним. Понизив голос до едва слышного шепота, Корнелия принялась его отчитывать:

— Как ты мог, Джон?! — прошипела она. — Господи, ведь она же моя золовка! Неужели ты совсем меня не любишь? — В ее глазах вдруг появилось отчаяние.

Глядя на прелестное, взволнованное лицо, Хэзард попытался успокоить женщину:

— Конечно, я люблю тебя. Я обожаю тебя, Корнелия! Ты, дорогая, самая красивая… хозяйка дома в Бостоне.

Покоренная его цветистым комплиментом, светская дама мгновенно преобразилась. В ее светло-серых глазах вспыхнула страсть, прогоняя минутный гнев. И это чувство было хорошо знакомо высокому смуглому мужчине в национальном индейском костюме.

— Ах, Хэзард, — вздохнула Корнелия, и ее рука под прикрытием пышной юбки скользнула в ладонь Хэзарда, — на тебя невозможно долго сердиться. Мы не виделись целых четыре дня, мне тебя так не хватало…

Хэзард кивнул, в его темных глазах светилось понимание и сочувствие.

— Я знаю, любовь моя. Но у меня экзамены, и мой преподаватель едва ли проявит ко мне снисхождение.

Внезапно тонкие пальчики Корнелиии зашевелились в его руке.

— Твой любимый бренди наверху. — Она смело встретила смеющийся взгляд Хезарда и повела его за собой по направлению к лестнице.

«Раз надо, значит, надо», — размышлял Хэзард, пробираясь сквозь толпу. Что же делать, если он молод и полон сил, а охваченные желанием дамы Бостона не дают ему передышки! Хэзард глубоко вздохнул, допил бренди из своего бокала и позволил Корнелии отвести его наверх. Во второй раз за последние несколько часов он оказался на шелковых простынях и превзошел самого себя!

Все годы, что Хэзард провел в Бостоне, ему приходилось вести двойную жизнь. Женщины без устали преследовали его, привлеченные такой незаурядной экзотической сексуальностью. Воин из племени абсароков принимал это как должное, хотя поначалу нравы высшего света Бостона вызывали у него недоумение, и легко управлялся с многочисленными дамами, осыпавшими его знаками внимания. Однако большую часть времени Хэзард посвящал учебе. Он исполнял волю отца и верил в свое предназначение — сын вождя племени должен был приобрести множество знаний, чтобы указать соплеменникам дорогу в будущее. Хэзард никогда не забывал, зачем его отослали в город, к белым. Впрочем, решился он на это не без колебаний, и его всегда подбадривал дядя, Рэмсей Алонсо Кент, баронет из Йоркшира, геолог. Он был младшим сыном младшего сына, и в свое время его отослали за границу, чтобы поправить здоровье. Кент попал в Монтану вместе с экспедицией немецкого принца, которого интересовала геология Нового Света, но к тому времени, когда юный баронет впервые увидел берега реки Иеллоустоун, он уже умирал от чахотки. Клан Хэзарда разбил тогда лагерь неподалеку, и его тетка взяла Алонсо к себе в вигвам. Она вылечила его, молодые люди полюбили друг друга, поженились, и Кент так больше никогда и не вернулся в Англию, став членом племени абсароков.