– Полегчало? – спросила Лика.

– А когда мне тяжело было? – удивленно повел я бровью.

– Нет? – усмехнулась она.

– И кладбища не боялся.

– Ну да, живых надо бояться.

– И живых не боюсь…

– Живых мертвецов?

Я поднялся, вышел из беседки, закинул голову. Луна полная, желтая с кровью, небо сплошь в звездах. И Млечный Путь подсвечен душами умерших.

– Луна большая, мертвецы оживают, – в шутку, но самым серьезным тоном произнес я.

– Не страшно?

– Да пусть заходят. – Кивком показав на ворота, я слегка усмехнулся.

– Это ты кому говоришь? Мне? Ты им скажи.

Я думал, Лика испугается, обзовет меня дураком, а она продолжала подзуживать. И улыбается, как будто хочет уличить меня в трусости.

– И скажу!

– Скажи! И погромче!

– Зачем погромче? Тихо скажу… Сейчас пойду и скажу.

Я, как был в шлепках и в шортах, вышел со двора, Лика за мной.

– Ты куда?

– Туда! – смело кивнул я в сторону кладбища.

– Ты что, шуток не понимаешь?

– Да нет, просто я и так собирался сегодня, – сказал я, вспомнив о женщине в белом.

Но идти уже никуда не хотелось. Страха не было, а вот запал уже иссяк. Захотелось за ворота, во двор, в беседку. А еще лучше, в дом, дверь у меня крепкая.

– Зачем?

– Да могилку одну нужно найти.

– Без фонаря?

Я закинул голову, глянул на луну:

– И так светло.

Мне катастрофически не хватало уверенности. Луна действительно яркая, но кладбище, считай, в лесу, могилы во тьме. И трава там колючая, будет цепляться за ноги, срывать с меня тапки. А если еще покойник руку высунет да за пятку схватит…

– Ну, пошли!

Лика взяла меня за руку, но к дороге не потянула, она ждала, когда я сам возьму ее на буксир. А у меня ноги приросли к земле.

– Может, все-таки взять фонарь?

– И джинсы надеть, – совершенно серьезно сказала она.

– Ты уверена?

– А ты? – Лика смотрела мне прямо в глаза, требуя смелого поступка. И я никак не мог сесть перед ней в лужу.

Мы вернулись во двор, пропустили по чарке вина, переоделись, вооружились фонариком и снова вышли на тропу войны со своим страхом перед покойниками.

Ворота на кладбище, как всегда, были открыты настежь, за ними в темноте над могилами парили светлячки, явление для этих мест, в общем-то, привычное. Но мне стало не по себе.

– Это фосфор из могил выходит, – прижимаясь ко мне, пробормотала Лика. Она, казалось, совсем не прочь была вернуться домой, но я уже, как говорится, «закусил удила»:

– Да нет, обычные светлячки, – и посветил фонарем вдоль главной аллеи, но луч рассеялся в гуще лесного мрака.

Лика еще крепче прижалась к моей руке, и я, почувствовав, что она слегка дрожит, поспешил ее успокоить:

– Не бойся. Сейчас на могилу глянем, и назад.

– Ой! – Лика вдруг отпрянула от меня и, оказавшись за моей спиной, крепко обняла обеими руками.

Она пряталась от человека, который стоял в темноте неподалеку от нас у самого забора. Я-то думал, что это памятник, но Лика разглядела человеческий силуэт. А свет фонаря выхватил из темноты человеческое лицо. Нахмуренные брови, суровый взгляд, плотно сомкнутые губы. Покойник смотрел на меня враждебно, но не кровожадно, похоже, он не собирался кидаться на нас. Он просто стоял в темноте среди могил.

– Пошли отсюда! – потянула меня Лика к воротам, которые были неподалеку от нас.

Я поддался искушению, позволил увести себя с кладбища. Но на полпути к дому остановился и, глядя на нее, спросил:

– Ты что, испугалась?

– Ты же сам говорил, что живых надо бояться.

– А он живой?

– Да ну тебя!

– Пойдем, спросим!

Я заставил себя вернуться к месту, с которого только что позорно бежал, посветил фонариком, но человека нигде не было, только кресты и памятники. Я шарил по ним лучом фонаря, но с места не сдвинулся. И чуть не вскрикнул от страха, когда Лика коснулась меня рукой.

– Ну все, пошли, – прошептала она и снова потянула меня к дому.

На этот раз я упрямиться не стал. В конце концов, я уже доказал, что не трус.

Шторы были задвинуты плотно, и все же луч солнца прорезал их на стыке и защекотал мне ресницы, заставляя открыть глаза.

Лика сладко спала, свернувшись калачиком, но время уже пришло, пора вставать – и на море. Пока полуденная жара не навалилась.

– Подъем! – сказал я, сунув ноги в тапочки.

– Ну не надо, – пробормотала она, набрасывая на голову подушку.

Я усмехнулся, вспомнив нашу первую ночь. Мы работали в одной компании, но в разных офисах, сошлись на корпоративе, познакомились, уехали ко мне домой. Там она тоже говорила: «Ну, не надо», но неизбежность остановить не смогла. И сейчас ей никуда не деться, поднимется как миленькая.

Я раздвинул шторы и отправился в ванную, побрился, почистил зубы. А когда вернулся в спальню, Лика все еще валялась в постели, накрыв голову подушкой.

– Море зовет! – сказал я, взяв с трюмо тюбик с кремом после бритья.

– Холодное море, – пробубнила она.

– Я кипятильник возьму. И розетку.

– Как нагреется, позовешь, а я пока здесь побуду.

Я нанес крем на лицо, размазал его, пошлепал по щекам.

– Игорь! – Судя по звучанию голоса, Лика уже окончательно проснулась.

Я повернул к ней голову. Она сидела на кровати, опираясь на правую руку, а левой гладила себя по волосам, с открытым ртом глядя на меня. Смотрела так, как будто у меня рога на голове выросли.

– Что такое? – улыбнулся весело я, но в душе уже звучал тревожный звоночек.

Лика кивком показала на трюмо, я повернул голову, глянул на себя в зеркало и оторопел. Волосы мои уже года два как посеребрились, а сейчас они стали белыми, как будто голову снегом припорошило.

– Не понял?

На самом деле я все понял, просто не хотел принимать неизбежность как данность. Не хотел быть седым стариком. Потому и смотрел на Лику с возмущением: вдруг она подшутила надо мной и ночью, пока я спал, выкрасила мне голову.

– Это из-за кладбища! – сказала она, потрясенно глядя на меня.

– Думаешь?

Версия с краской не выдерживала никакой критики. Увы, мне приходилось согласиться с Ликой.