Я напрягся, почувствовав, что разгадка близка. Руки неприятно задрожали и мне пришлось положить их себе на колени. Неужели те избиения, которые случались дома после каждого неуспеха в школе тому причина? Неужели это тот ужас, когда казалось, что меня убивают, и сделал из меня послушное и безответное существо, неспособное к протесту? Или тот неизвестный мужчина, который, заговорив и запугав несмышлёного мальчика, над ним надругался? Или это женщины, оттолкнувшие меня навсегда и тем самым поставившие всем его переживаниям низшую оценку, напоминающую клеймо? Или нужно копать ещё глубже? Нет, это невыносимо. Нужно уйти отсюда быстрее…

Словно издалека я услышал голос:

— Вы так тяжело вздохнули…Что-нибудь получается?

— Сомневаюсь. А лучше сказать — не могу домыслить. Сил нет, как много сразу нахлынуло. Но вот, мне только что подумалось — может быть я бежал от своих демонов в ваши сады потому, что там я в безопасности? Да, пожалуй, так оно и есть… И что, зачем я вам такой никчёмный понадобился: даже в магазине чувствую себя изгоем — чтобы сделать простую покупку, ботинки купить к примеру, прошу кого-нибудь побыть со мной. И вам нужен совет такого человека? — я почти кричал.

— Именно такого человека. Именно ударенного жизнью и желающего подняться. У него уже есть смутное понимание того, что следует искать — мы достаточно прозорливы чтобы разглядеть в нём это. Но точно назвать нашу цель по имени пока не можем, ибо сами блуждаем…

Молчание длилось довольно долго. Давно остыл кофе в маленьких белых чашках и усталость от непростого разговора вдруг навалилась всей своей тяжестью. При этом меня не отпускало беспокойство — никак было не понять, кто же они такие? Но ведь можно спросить, тем более, что мне это было обещано…

— Ирина Сергеевна, я хочу ещё кое-что для себя прояснить. Каким-то чудесным образом вы узнали обо мне слишком много. Мне это неприятно. Хотелось бы знать, насколько далеко простираются эти ваши познания? Ужасно не хочется сидеть перед вами, в какот-то смысле, голым. И для меня загадка, почему я вообще веду с вами эти беседы, а не ухожу, хлопнув дверью. Честно скажу, меня впечатлил ваш рассказ о блюдце и чайной ложке — конечно, это просто слова, но они означают много для впечатлительного человека. Итак?…

Она молчала, затем вдруг подняла на меня глаза:

— На самом деле, мы Вас мало знаем, так, кое-что. Больше догадываемся. А что касается нас самих… Мы — младенцы по сравнению с человечеством, хотя известны миру уже много лет. Нас, как и всех детей, волнуют загадка собственного происхождения, ну и вопрос, которым задаются рано или поздно все молодые — кем быть и с кем быть. Мы сознаём себя необычной структурой, призванной… — она мучительно подбирала слова — к дальнейшему созиданию, что ли? Можно так сказать?

— Берёте на себя функцию Господа Бога? Имейте в виду, евгеника — штука опасная.

— Нет, здесь другое. У нас нет цели улучшать других, прежде всего мы хотим помочь сами себе. Может быть, даже выжить. Да, так точнее…

Я задумался. Давно выключили электричество, и мы, едва знакомые люди, дышали в унисон в безлюдном зале среди столов и перевёрнутых стульев при свете одинокой лампочки, посылавшей нам слабые лучи из коридора. Моя собеседница сидела спиной к свету и я видел очень чётко завитки волос её прически. Разговор становился тягостным и я обратился к темному её силуэту:

— Мне пора.

— Я не хотела Вас напугать, но всё это так сложно объяснить, — торопливо сказала она — надеюсь, я вас ещё увижу. Приходите…

Я молча встал и пошёл на свет лампочки, которая указывала мне дорогу как маяк. В дверях я остановился:

— А он кто? Ну, тот, кто говорил со мной на сцене. Дирижёр?

— Нет, он ударные.

— А Вы? Первая Скрипка?

— Я — скрипка, это правда. Но не Первая.

— А как же все эти фойе, программки?

— Разговор с Вами… Никто не взялся, все замужем…

— …?

— А я вдова…

И я ушёл. Звук одинокой скрипки… Её голос ещё долго звучал для меня этим вечером.

Вот так незаметно я проскользнул в этот странный мир. И, должен сказать, с той поры мои пробуждения по утрам обрели какой-то смысл. Пришлось согласиться, что последние события приблизили меня к какой-то тайне и, хотя я не любитель разгадывать чужие загадки, они странным образом оказались мне близки. Вызывают ли у меня доверие эти люди? Не знаю, времени прошло ещё очень мало… Пожалуй, мне нужно внимательнее их слушать… Странно, что беседы эти почти всегда происходят в полутьме… У Ирины Сергеевны красивые волосы, черт бы её побрал… Нет, не надо так о вдовах… Кем быть и с кем быть — так, кажется, она сказала… Получается, что их много и они рассеяны… Что они приносят в мир? Что угодно, только не хаос… Ждут от меня совета! Ребята, да я двух слов порой не могу вымолвить, не то, что умозаключения строить… Что он тогда на сцене мне обещал? — что я смогу себя здесь найти? … Ладно, ещё пару шагов я сделаю. Как там у классика — "страшно и весело!"? Не уверен насчёт веселья…

Интересно, сколько пройдет времени прежде чем я начну что-то предпринимать в этой связи? Идёт неделя за неделей, давно позади первые переживания от знакомства с этими необычными субъектами. Иногда я сомневался в том, что они — люди; но нет, просто они совсем другие. Может всё это было бы мне понятнее и ближе, если бы их музыка жила во мне с детства. Помню, замечались тогда мною в музыкальных магазинах личности очень необычные. Были они спокойны, немногословны и, в отличие от шумных моих сверстников, смотрели на мир взглядом очень похожим на взгляд Ирины Сергеевны. О чем-то задумавшись, иногда даже прикрыв лицо ладонью, они сосредоточенно слушали и затем покупали себе диск, не замечая вокруг, как говорится, ни времени, ни пространства. Эта их отрешенность привлекала внимание подростка Саши, меня то есть, а я им был интересен не более, чем мимо пролетающий воробей, кем я по сути и являлся.

Возвращаясь в настоящее время, подозреваю, что