двадцать четыре года, и она готовилась закончить второй университет. Я понимал, что воспитывать дочь и одновременно что-то пытаться выучить, было очень сложно, поэтому помогал, если это требовалось. Порой, Нина настолько уставала, что могла проспать часов шестнадцать, а я в это время старался беречь ее чуткий сон и проводить время с нашей дочерью…

Приходя домой после тяжелых суток, я сам, порой, был не в состоянии, банально, поесть, но, увидев Нину, которая держала Машеньку на руках, силы возвращались. Я целовал их обеих и предлагал жене отдохнуть, потому что видел, как ей сложно. Нина улыбалась, отдавала мне дочь на руки, а сама шла в спальню и просто засыпала. Я был, на самом деле, до предела счастлив в такие моменты. Да, говорят, что после заключения брака и, уж тем более, после появления детей, жизнь превращается во что-то муторное и безумно скучное. Ерунда! Вы абсолютно не понимаете, что испытывает мужчина, когда его с порога встречают две самые лучшие девушки во всем мире; когда он приходит в чистую, убранную квартиру, в которой стоит запах свежеприготовленного ужина или обеда; когда мужчина, держа своего ребенка на руках, рассказывает прошедший день и видит эти изумлённые, всем интересующиеся детские глазки.

Знаете, сейчас на часах уже было около двенадцати ночи, но я смотрел на свою спящую жену и, правда, не мог ей налюбоваться: она спала тихо и сладко сопела. Я слегка поправил ее волосы, коснулся щеки, и поверить не мог, что с этой девушкой я прошагал рука об руку вместе уже почти пять лет. Да, пять лет совместной жизни с человеком, который тебя понимает без слов. Это и правда описывало в полной мере нас с Ниной…

Вдруг в соседней комнате послышался детский негромкий плач, и супруга подорвалась было уже бежать и успокаивать нашу малютку, но я коснулся ее плеча и произнёс: «Дорогая, я сам схожу к нашей малышке, отдыхай, ты и так целый день на ногах,» – и поцеловал ее теплую кожу в районе плеча.

Она пахла чем-то домашним и сладким, что я просто сходил с ума. Казалось, что от нее пахнет именно Марусей – моей любимой и дорогой дочкой.

– Я тебе сказать давно хотела, что очень сильно тебя лю....

– И я тебя люблю, моя родная, – прошептал я ей на ушко, улыбаясь.

Она снова погрузилась в сон, а я отправился в детскую, где плакала маленькая принцесса. Отворив дверь, я подошел к кроватке и увидел крохотное чудо, которое потеряло соску во сне.

«Моя милая, что случилось?» – подняв дочку на руки, произнёс я, – «что тебя тревожит?»

Я знал, что ответа не услышу, потому что ей всего несколько месяцев, но она, распознав мой мягкий голос, сразу же успокоилась. Да, услышав знакомые низкие нотки голоса и почувствовав родной запах, запах своего отца, она перестала плакать.

«Мое маленькое счастье чего-то испугалось?» – покачивая дочку, я продолжал разговаривать с ней.

Её это успокаивало, и она начинала потихоньку засыпать. Маленькие и до безумства красивые голубые глаза медленно закрывались, дыхание восстанавливалось, но она еще продолжала изредка всхлипывать.

Она такая маленькая, беззащитная. Крошечка, которая умещалась на моих двух ладонях. Ее ножка была такой же по длине, как мой мизинец. Господи, как же она была похожа на Нину: такая же красивая, крикливая и до безумства любящая меня. Я чувствовал это. А как же она была похожа на меня…этот носик, эти губки, эти бровки…

«Я самый счастливый человек», – думал я, расхаживая по комнате, – «потому что рядом со мной, в мои двадцать девять лет, находятся две самые дорогие моему сердцу девушки: прекрасная жена и самая красивая дочь…».

Эти мысли дарили мне полет и спокойствие, и, честно говоря, были безумно важными в моей голове. Я никогда не думал, что к тридцати годам буду нянчиться с дочкой в первом часу ночи, но при всем этом, даже не уставать, потому что ее любовь, любовь Маши, помогала мне.

Она, погрузившись в крепкий сон, всегда хватала меня за большой палец руки и сжимала. Знаете, от этого становилось так тепло на душе. Ее маленькие пальчики были очень сильными, как мне казалось, и как будто говорили мне: «Папа, я рядом с тобой». В такие моменты я не мог противостоять эмоциям и всегда улыбался.

Я просто не мог поверить, что это все наяву – я будто спал, и, поверьте, просыпаться мне совсем не хотелось…

***

– Дорогой, – послышался знакомый голос со стороны дверного проема, – тебе нужна моя помощь?

– Милая, зачем ты встала? – оглянувшись, Максим увидел меня, – я и сам прекрасно справляюсь.

Он держал нашу малютку на руках, включив в комнате фиолетовый свет, который ее успокаивал. Максим был идеальным мужем, который замечал абсолютно все: начиная от моей новой прически, заканчивая моими эмоциями. Он, приходя с работы, уже с порога заботился обо мне, спрашивая, как я себя чувствую и ругая меня за то, что я опять хожу босиком по холодному полу.

Я смотрела на него и не могла налюбоваться: сильный, статный и серьезный мужчина, мой мужчина, держал на руках голубоглазого ангелочка, который уже посапывал и спал крепким сном. Он превосходный отец. Нет, папа. Именно это слово шло ему больше, чем другие. Я просто улыбалась и смотрела в его сторону, не осознавая, что это происходит именно со мной.

Подойдя к нему, я прислонилась к его носу своим и почувствовала себя в безопасности. Дома. Я как за каменной стеной, которая защищает меня от ветров и ураганов, от плохих людей и ненависти с их стороны. Но, он был стеной не только для меня, но и для дочери – самого драгоценного человечка в его жизни.

Порой, когда у меня выдавалась свободная от дел минутка, я заходила в детскую и наблюдала, как Машенька лежала на животике на игральном коврике, а рядом с ней лежал Максим и разговаривал. Он подавал ей игрушки, а она своими маленькими пальчиками хваталась за этот самый коврик и пыталась хоть на чуть-чуть приблизится к своему папе.

Максим был другим рядом с Машей: как будто сам превращался в ребенка и игрался с ней, лялякал, пародируя ее первые звуки, и кривлялся, тем самым доводил дочку до смеха. Она смеялась очень громко, причем, настолько, что я слышала ее радостные возгласы в соседней комнате. Максим никогда не оставлял Машеньку одну, без присмотра, как будто боялся, что она исчезнет, но на самом деле его страх заключался в другом – он безумно переживал,