их встречу он показался Климу суровым чиновником из не менее сурового государственного учреждения. Таких Клим помнил по детдому. Они всегда приезжали неожиданно, и всегда казавшийся бесстрашным директор Данил Иванович перед ними вдруг начинал пасовать и говорить дрожащим голосом. Однако стоило Сергею Ильичу оказаться дома, и суровый чиновник превратился в добрейшего хозяина, с не сходящей с лица молчаливой улыбкой. Поначалу Клим не смог скрыть растерянности от такой перемены. Тогда, заметив его удивление, Ольга Павловна доверительно взяла его под руку и шепнула на ухо:

— Климушка, Сергей Ильич кажется лордом лишь тем, кто не знает, что этот костюм у него единственный. Он прекрасный человек, и вы очень скоро в этом убедитесь.

Так и случилось. Теперь у сидевшего напротив Сергея Ильича шляпа не скрывала седину, а синяя фланелевая рубашка лишь подчёркивала потрёпанное суровой жизнью лицо. Спустя три дня Клим знал о чете Милодановичей почти всё. Он — в прошлом царский офицер, она — выпускница последнего предреволюционного выпуска Смольного института благородных девиц. Об их знакомстве Ольга Павловна рассказала взахлёб в первый же вечер, на этой самой террасе, при свете керосиновой лампы и полной луны. На столе стояло блюдо с пирожками, начиненными мясом курицы и оливками, и полным кувшином свежевыжатого апельсинового сока. Клим слушал и представлял себе бравого офицера с золотыми эполетами, с шашкой на боку и в строго по уставу надвинутой на лоб фуражке.

— Нас представил друг другу сам генерал Маннергейм! — весело щебетала Ольга Павловна, подкладывая Климу очередной пирожок.

Она была в восторге от его аппетита, а ещё у неё сохранился удивительно звонкий девичий голос.

— Сергей Ильич был офицером его штаба. Скажу вам по секрету, Клим, — Ольга Павловна заговорчески приложила к губам палец. — Сергей Ильич участвовал вместе с Густавом Маннергеймом в его секретной разведывательной экспедиции в западный Китай, а потому пользовался его особым доверием. И вот представьте, Климушка, я с сёстрами на балу у княгини Волконской, звучит Штраус, и вдруг ко мне подходит генерал. Я, конечно, до этого ловила на себе смущённые взгляды Сергея Ильича, но сам он никак не решался подойти. Тогда это сделал Маннергейм. Генерал подвёл его ко мне и громовым голосом произнёс, словно командовал парадом: «Позвольте представить вам капитана Милодановича! Мадемуазель, сей офицер блестяще окончил артиллерийскую академию, однако, грубоват, маловоспитан, но честен до неприличия! И если вы соизволите подарить ему танец, взамен получите бесстрашное благородное сердце!» Генерал не обманул. Это сердце греет меня и по сей день.

От этих слов грубая кожа на лице Сергея Ильича зарделась юношеским румянцем. Он смущённо потупил взгляд, затем благодушно обернулся, словно речь шла совсем не о нём, и не произнёс ни слова. Он вообще очень много молчал. Если говорил, то только по делу. Ради колебания воздуха, лирики или пустого поддержания разговора — ни одного слова. Молчание его не тяготило. Сергей Ильич работал в порту консультантом-инспектором по безопасности, и о работе тоже предпочитал не распространяться. Но сегодня утром ему удалось удивить Клима ещё раз. Услышать из его уст рассуждение о природе — это уже было что-то из ряда вон.

— Здесь, на высокогорье, пейзажи кажутся пустыми и бесконечными, — неожиданно произнёс Сергей Ильич, кивнув за плетёную ограду. — Не верится, что эти места щедро одарены природой. Клим, не желаете взглянуть?

Почувствовав, что всё неспроста, Клим согласно кивнул. Затем они отправились в лес, начинавшийся сразу за домом, и вышли к небольшому озеру. Спящая зелёная вода, словно покрытый скатертью стол, а на краю стола ряд спиленных пеньков.

— Клим, вы хорошо стреляете? — неожиданно спросил Сергей Ильич.

— Нет, — честно признался Клим.

Тогда Сергей Ильич запустил руку под накинутую на плечи меховую куртку, как у пастухов гаучо, и достал отливающий воронёным металлом маузер. В ответ Клим поправил челюсть, стараясь сомкнуть губы и не походить на распахнутую коробку для карандашей.

— Это наши мужские тайны, мой мальчик, — заговорщически подмигнул Сергей Ильич. — Тайны настоящих мужчин.

— Понимаю, — прошептал Клим.

Потом они положили на пеньки зелёные шары гуавы. Каждый расстрелял по полной обойме, и тогда Клим увидел, как умели стрелять царские офицеры. Сергей Ильич дал ему фору, отмерив линию в десять шагов. Сам же он стрелял с двадцати, и каждый его выстрел взрывался зелёным облачком гуавы. Ох, не прост был Сергей Ильич, далеко не прост. А когда они вернулись в дом, там их уже поджидал накрытый стол. Ольга Павловна не могла не слышать выстрелы, но не произнесла ни слова и лишь загадочно улыбалась. Она томно вздохнула, и где-то в глубине её матриархальной души Клим увидел юную девушку, запавшую на безумный стальной взгляд и так не вязавшийся с этим суровым взглядом мальчишеский румянец. Её глаза говорили: «Я знаю, что вы делали, я не одобряю вашу затею, считаю её безрассудной, вы как малые дети, но как же я хотела быть с вами рядом! Будь неладен тот занудный этикет, не дающий мне испытать восторг от грохота в ушах пистолетных выстрелов!» Потом за столом Сергей Ильич снова таинственно молчал, а Клим с Ольгой Павловной шутили и смеялись, распугав в кронах деревьев крикливых попугаев. Невдалеке шумел и горел огнями Мар-дель-Плата, а здесь, на его окраине, было тихо и безмятежно. Клим поймал себя на мысли, что, вероятно, так чувствуют себя дети в любящей семье. Это было то незнакомое чувство, о котором он мечтал всё детство, и которое вдруг пришло, когда он уже не ждал.

— Клим, составите мне компанию завтра в походе на рынок? — повторила Ольга Павловна, улыбнувшись тому, что в первый раз, замечтавшись, он её не услышал.

— Конечно! — спохватился Клим.

— Прекрасно, — произнёс Сергей Ильич. — Теперь я спокоен, что у тебя, Оленька, будет надёжное сопровождение. Наш город беспокойный, и каждый раз мне приходится волноваться, что ты не дождалась меня с работы для похода за продуктами.

— Но, Серж, — возразила Ольга Павловна. — когда ты возвращаешься, на рынке уже нечего покупать.

— Единственная просьба, Клим, — лицо Сергея Ильича неожиданно посуровело. — Никому не говорите, что вы русский. К далёкой России здесь двоякое отношение, и чаще неприязненное. Мне трудно найти объяснение этому феномену несправедливости, но всё так и есть. Поверьте на слово, аргентинцы — довольно странный народ. Это причудливое смешение наций — итальянцы, говорящие по-испански и думающие, что они французы, живущие в Лондоне, и при всём при том дружно невзлюбившие коммунистическую Россию. Им эту ненависть вдалбливают газеты президента Перона. Прискорбно, но с этим приходится считаться. Нас с Ольгой Павловной не трогают только потому,