кто-то из посвящённых. Теперь же складывалось впечатление, что на весь этаж осталась лишь скучающая любовница да её прислуга.

Но если бы Борман уехал в Буэнос-Айрес, как он делал не раз, размышлял Мюллер, — то прихватил бы с собой креолку Лопес и обязательно поставил в известность его, Мюллера. А это значит, что дружище Борман уже не находит нужным его предупреждать. Почему? Разве что больше не считает необходимым изображать дружбу. Когда-то это должно было произойти, но Мюллер был уверен, что время прямой конфронтации ещё не настало. Теперь у него закралось подозрение, что его переиграли.

— Хоффман, так что вы говорили о Фегелейне?

— Своей неуёмной энергией он спугнул Бормана. Допускаю, что Фегелейн слишком много распространялся о золоте, возможно, даже приврал, что знает, где оно находится, чем и заставил нашего партайгеноссе пойти на крайние меры. Тайно, в сжатые сроки, Борман, никому не передоверив, лично снарядил экспедицию, чтобы перепрятать клад в другое место.

— Как на него похоже. Всё делает сам. Если это так, то вся наша работа оказалась напрасной?

— Верно. Поиски придётся начинать сначала. А Фегелейн должен замолчать, иначе никому не известно, что ещё он может выкинуть. Увы, как бы жестоко ни звучало, но его тоже придётся убрать.

— Однако, как вы кардинально привыкли решать вопросы — «убрать». Если убрать Фегелейна, то кто знает, как поведёт себя Гитлер? Пока что он сидит тихо, и это хорошо. Их время ещё не настало.

— Ещё я подозреваю, что через Штейбера, друга Фегелейна, нашего конюха водят за нос люди Бормана.

— А вот это как раз неплохо. Этот трюк всегда работает безошибочно. Ненавязчиво, через наивного Генриха мы получим канал, по которому будем сливать Борману дезинформацию.

— И всё же я настаиваю на том, что с Фегелейном необходимо покончить. Пока от него только вред, и контролировать его дальше будет ещё сложнее. Мы уже потеряли всё, когда до цели было не дальше протянутой руки. И на этот раз Борман спрячет золото так, что найти его снова будет гораздо сложнее.

Мюллер поднялся и задумчиво обошёл вокруг стола. Хоффман понял, что сумел его поколебать. Теперь Фегелейн становился для него опасен. Встреться он с Мюллером, начни говорить, оправдываться — и всплывёт двойная игра Хоффмана.

— Хорошо, Вольф, — вдруг согласился Мюллер.

— Отдаю вам Фегелейна. Но уберёте вы его не здесь. Собирайтесь пока ещё по свежим следам Бормана и пригласите с собой нашего конюха. Если Борман решил идти ва-банк, то мы ответим ему тем же. Экстренно наберите группу — и в путь. Налегке вы их быстро догоните.

— Мне — в джунгли?! — напрягся Хоффман.

— Ну не мне же! Пораскиньте мозгами, кто бы мог вам помочь? — продолжал, ухмыльнувшись, Мюллер.

— Хотя бы направить по правильному пути. Но думаю, что выбор у Бормана не так и велик. Борман наверняка взял местного проводника. Вероятней всего, он потащится на северо-запад, дальше в джунгли, в сторону Парагвая. Вот там и сводите счёты с Фегелейном, раз уж вам так приспичило. На подготовку экспедиции даю сутки.

— Как мне следует поступить, когда мы догоним людей Бормана?

— Как обычно поступают на войне. Но не питайте иллюзий, что всё пройдёт гладко и за вами будет первенство. Я знаю Тиллесена, у него богатый опыт засад и диверсий в карпатских лесах. Вам, Хоффман, ещё придётся постараться, чтобы получить право на первый выстрел. Я дам вам своего проверенного бойца. Айземанн поможет и с Фегелейном, и с людьми Бормана.

«А ещё Айземанн будет присматривать за мной», — догадался Хоффман об истинной роли навязанного помощника.

— Мои люди тоже имеют боевой опыт… — сделал он слабую попытку возразить.

— Боевой опыт?! — перебил Мюллер, швырнув по столу ручку. — Вы бредите? Ваши костоломы способны лишь выбить душу из невинной жертвы! Зарубите на носу, Вольф! Это ваш единственный шанс. Вы или вернётесь с золотом, или можете не возвращаться вообще. Если я дал вам Айземанна, значит, понимаю, что вас ждёт. Ваша задача — добыть золото, а не изображать передо мною диверсанта Скорценни. Там — Мюллер безошибочно указал в сторону парагвайской границы, — каждый человек будет на счету, а штурмбаннфюрер Айземанн стоит десятка ваших бездельников.

— Но у меня свои принципы работы, — не сдавался Хоффман.

— Принципы?! — удивился Мюллер. — Что вы, чёрт побери, несёте? Что вы можете знать о принципах? Сейчас их нет ни у кого! Или вы думаете, что они есть у меня? Разочарую. Я чуть ли не единственный член СС, у которого нет под мышкой татуировки со знаками и группой крови. А ведь это главное правило, или, если хотите, принцип моего СС. Или принципы есть у Гитлера?! — выкрикнул Мюллер. — Вот уж кто должен быть как скала. А что мы имеем в сухом остатке? Как только запахло жареным, ещё за год до поражения, наш непоколебимый фюрер начинает готовить план бегства! Но он был бы не он, если бы напоследок не закатил комедию — ах, уговорите меня бежать, а то застрелюсь! Клоун, которому мы же вылизали до блеска ботинки, а он до сих пор в них любуется и никак не уймётся.

Кажется, выговорившись, группенфюрер начал успокаиваться. Во время всего разговора у него дрожали веки, но Хоффман знал, что это не так страшно, как если бы Мюллер вдруг стал подчёркнуто вежлив и внимателен. Он уже понял — на этот раз пронесло, и скоро его отпустят.

Покидал дачу Хоффман с двояким чувством. С одной стороны, он удачно свалил провал на Фегелейна, и даже добился разрешения на его устранение, но с другой… С другой — ему придётся покинуть на время тёплое кресло и тащиться в джунгли, о которых Хоффман имел представление лишь по рассказам аргентинцев. И если хотя бы половина из всего, что наговорили местные, выпив забродившей хинебры, было правдой, то это последнее место на планете, где Хоффман хотел бы оказаться.

Вечер настраивал на минорное настроение. Утихли в кронах попугаи, от озера потянуло влажной прохладой. Смолкли цикады, замерли шорохи в овивающем террасу плюще. И даже Ольга Павловна, предавшаяся воспоминаниям о жизни в дореволюционной России, неожиданно почувствовав повисшее в воздухе настроение, тоже впала в ностальгическое молчание. Воспользовавшись паузой, Клим хотел сказать главное, но не знал, с чего начать. Он никак не решался произнести вслух то, что способно огорчить эту прекрасную, так привязавшуюся к нему пару. Однако их опека начинала напоминать заботу Октябрины Захаровны, пытавшейся каждому встречному ребёнку вытереть фартуком нос. Если Сергей Ильич ещё напоказ сохранял мужскую сдержанность, то Ольга Павловна уже вот-вот была